Горбылевский и его спутник прошли через двор, выскочив на другую улицу, быстро направились к известной в городе гробнице и там исчезли.
Ружейный залп заставил Аню вздрогнуть. Начался обстрел дома, в котором засели Бергман и его товарищи. Один залп следовал за другим. Потом стрельба прекратилась. Раздались крики:
— Сдавайся!
Осажденные дружно ответили:
— Никогда!
Взбешенные офицеры решили взять дом приступом.
— Товарищи, остановитесь! — кричал Рудольф. — Пусть идут одни офицеры!
— В атаку! — скомандовал офицер.
Первый ряд солдат заколебался, трое выступили вперед, но и они, оглянувшись, вернулись в строй.
Солдаты из задних рядов рванулись за офицером. Но едва они приблизились к дому и начали взбираться в разбитые окна, как грохот пулемета отбросил их обратно. Послышались крики и стоны раненых.
Вслед за тем раздался оглушительный взрыв. Из одного окна в верхнем этаже показались лиловатые языки огня и на миг осветили стены.
— Бросили бомбу, — проговорила Аня.
Весь дом окутался черным дымом. Через минуту из окон вырвалось снова пламя, густое и черное. Дом загорелся.
Пламя осветило солдат. Опираясь на винтовки, они сурово смотрели на офицеров.
Пожар скоро перекинулся на другую сторону дома.
В окна были видны картины в золотых рамах, люстры, шкафы с книгами, к которым уже подбирался огонь. Вдруг в дыму и пламени заметался человек. Он появлялся то около одного, то около другого окна, закрывал лицо и что-то кричал. Потом он бросился на балкон с поднятыми руками. Ослабевший и задыхающийся, он повис на перилах балкона, сорвался и камнем полетел вниз.
Солдаты бросились к упавшему.
— Меня не возьмете, сволочи! Будьте вы прокляты! — вырвался крик Рудольфа изнутри дома.
Было видно, как он с накрытой какой-то тряпкой головой пробежал сквозь пламя к балкону и пламя как будто проглотило его.
— Сгорел! Сгорел! — выкрикивали солдаты.
Неожиданно над головами солдат пролетела каска, и раздался глухой взрыв.
Через несколько минут послышался сильный треск — рухнула часть потолка. Упавшее пламя осветило нижний этаж. Все увидели внутренность комнаты и лестницу, которая вела из верхнего этажа в нижний. Высокий человек пробежал сквозь огонь вниз по лестнице, поддерживая Рудольфа, и оба они скрылись в густом дыму…
На следующее утро немецкие войска оставляли город. Моросил холодный осенний дождик. Одежда солдат, свертки награбленного имущества, прицепленные к седлам, намокли, и с них капала вода. Навьюченные лошади вздрагивали и похрапывали от сырости и холода.
Гусары медленным шагом продвигались по мокрым и неприветливым улицам города. Тяжело навьюченные лошади шлепали по черной грязи. Всадники ежились от холода и на все лады ругали погоду, будто все их мучения зависели от нее.
Толпившиеся за углами, на балконах и на крышах жители города сжимали кулаки, грозили палками и что-то кричали вслед медленно ползущему грязно-серому потоку солдат, коней, орудий, повозок, нагруженных награбленным имуществом…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В то время, когда немецкие части уходили из Керчи, по срочной, настоятельной просьбе генерала Гагарина в город прибыла карательная экспедиция под командой молодого ротмистра Мултыха, сына владелицы местной женской гимназии. Этот молодой человек с бледным выразительным лицом, в каракулевой кубанке, в офицерской казачьей форме при серебряной шашке, с эмблемой — череп и скрещенные кости, — нашитой на рукаве, получил белогвардейскую закалку в Ледяном походе. Он был любимцем генерала Корнилова, всегда с похвалой отзывавшегося об этом жестоком и отважном человеке.
Явившись после тяжелой болезни к Деникину, Мултых узнал, что в Крым посылают людей для «ликвидации революционно настроенных элементов и укрепления единой и неделимой России». Мултых заявил Деникину, что он уроженец Крыма и может принести немалую пользу в деле «умиротворения». Он, кстати, напомнил о своей матери, проживающей в Керчи, которую давно не видел, не знает, жива ли она.
У Деникина на столе лежала телеграмма генерала Гагарина — он сообщал о нарастании революционных настроений в деревнях и просил скорее выслать обещанную ему карательную часть.
Деникин подошел к Мултыху, обнял его и, перекрестив, сказал:
— Я назначаю вас к генералу Гагарину в Керчь, начальником карательной экспедиции. Даю вам для начала сто кубанских казаков и сотню ингушей и чеченцев. Ну, с богом! И возьмите себе в помощники графа Тернова, ему крымский климат будет полезен — у него слабые легкие…