— Солдаты не пускают во двор.
— Давайте своих ходоков, объявляйте ему, что и вы, духоборцы, пришли.
Небывалым возмущением загорелись крестьяне, когда узнали, что приезжавший сюда молодой помещик, офицер Цыценко, учинил расправу над батраками. Это взволновало даже самых молчаливых и боязливых мужиков.
— Это что же за самоуправители явились?
— Судить его, окаянного!
— Кому ж судить, коли они власть!
— Самим народом решиться и судить такую тварь!..
Вскоре выборные возвратились. Крестьяне окружили их широким кольцом.
— Ну что там?
— Что он сказал?
Пришедшие недовольно отвечали:
— Не хочет выходить к нам.
— Самим идти к нему!
— Там сволочь Кабашкин с солдатами охраняет его.
— А прошение взял?
— Вернул обратно. За скот, сказал, платить надо, а солому будет продавать. Несите деньги и берите. Вот какой сказ дал он через управляющего.
— Наше — и нам продать! — закричал черный, лохматый мужик, свирепо блеснув глазами. — Пойдем все к нему! Заставим выслушать нас! — И он отчаянным жестом вскинул косу повыше на плечо и твердыми, широкими шагами вышел вперед. — Пойдем, духоборцы! Пойдем все!
Возбужденная толпа мужиков привалила к воротам имения Цыценко и стала требовать от солдат пропустить их во двор. Солдаты испугались и побежали к крыльцу имения. Ворота с треском повалились на землю, и вся толпа хлынула через них к дому барина. В широком проезде меж двух больших строений показалась шеренга солдат с ружьями наперевес. Впереди шел Кабашкин.
— Прекратить беспорядки! Остановитесь! Куда вы? — закричал Кабашкин, взмахивая в воздухе саблей.
Крестьяне молча двигались к каменному дому Цыценко.
Кабашкин снова пронзительно прокричал:
— Остановитесь! Я прикажу стрелять!
— Мы к Александру Александровичу!
— Мы — миром!
— С барином надо поговорить!
— Пустите!
Солдаты вскинули винтовки, и раздался залп.
В первом ряду кто-то упал и застонал.
Толпа дрогнула, попятилась назад.
Кто-то крикнул:
— Господи, что же это?! Мужиков стрелять?!
Крестьяне зашумели:
— За что убиваете?
— Мы с прошением к нему…
Черный, лохматый мужик приподнял над толпой ржавую косу и зло выкрикнул:
— Братцы, не простим крови товарищей!
Впереди солдат показался пристав. Он взмахнул револьвером и трескуче бросил в толпу:
— Разойдитесь! Будем стрелять!
Грохочущий, словно пушечный, выстрел отозвался где-то среди строений и тут же растаял.
Пристав пошатнулся, потом, как бы споткнувшись, побежал, опуская голову вниз, ударился с размаху о стену и свалился на землю.
Но вот он приподнялся, сел, упираясь спиной в стену, и взмахнул рукой:
— Расстрелять всех!
— Сади еще заряд! — послышался голос из толпы.
Еще раз выстрел дробовика огласил двор имения.
Все лицо пристава залилось кровью. Он повалился на землю и забился в судорогах.
Солдаты отступили за угол.
Лохматый мужик бегал среди взволнованных крестьян, подбадривая их:
— Рассыпайся! За сарай! Окружай их! Двум смертям не бывать!
В эту минуту появился батрак Слюнько с винтовкой в руках, весь вспотевший и запыхавшийся.
— О, Василь! Смотри, Слюнько тут! — радостно отозвались крестьяне.
— Тут, братаны! Тут я!
К нему подошли еще двое парней с обрезами, тоже вспотевшие и запыхавшиеся.
— Ломай! Рушь все без жалости! — закричал Слюнько. — Кончай кровососов, штоб и духу не осталося от их! Айда сюда! — махнул он пришедшим парням с обрезами. — Эй, мужики, за мной!
И Слюнько рванулся, увлекая за собой крестьян.
Вскоре опять где-то за барским домом послышались выстрелы.
— Эй! Смотрите, скирды подожгли!
Не успел смолкнуть выкрик, как в самом центре строений взметнулась ввысь клубящаяся туча дыма и полыхнул огонь.
— Пожа-а-а-ар!
Горели амбар с зерном, мельница и маслобойка. Последняя запылала каким-то страшным, гудящим, синим огнем.
— Так их! Жги дотла!
— Ломай! Бери все! Бери!.. Семь бед — один ответ!
Возле барского дома шумела, кричала толпа вооруженных палками, вилами, косами. Слышались выстрелы. В одной группе крестьян, которой верховодил лохматый мужик с косой, вдруг резанули воздух радостные восклицания:
— Кабашкина!.. Кабашкина тащат!
— Слюнько, сюды его!
Слюнько держал прапорщика своей огромной рукой за воротник и подталкивал в затылок.
— Пощадите!.. Я буду честно служить революции! — бормотал смертельно бледный, в крови, Кабашкин, семеня тонкими ножками в щегольски начищенных сапожках.