Губы, рот, язык Зетринна опускались ниже, оставляя мокрый, горячий след по трепещущей коже. Целовал и кусал живот, скользил губами по внутренней поверхности бедер, заставляя Элею дрожать и метаться в постели.
— Зетринн… пожалуйста… — взмолилась Элея, уже не в силах терпеть это сладкое, медленное мучение.
Золотые глаза поднялись к ней, пылая чистейшим, неразбавленным желанием. Зетринн приподнялся, сбросил остатки одежды, и член, огромный, напряжённый, с ярко выраженной веной, упёрся в влажную, трепетную плоть Элеи. Руки скользнули к телу и резким движением стянули платье, отбросив его в сторону.
Одной рукой Зетринн развёл бедра Элеи шире, другой резким движением разорвал тонкие трусики. Жадно облизал губы в порыве страсти, затем член направился к трепещущему входу. Головка, упругая и горячая, коснулась нежных складок, и медленно, с невыносимым, растягивающим наслаждением, вошла внутрь.
Элея вскрикнула тихо, сдавленно. Ноги сами обвились вокруг поясницы Зетринна, пятки впились в мускулистые ягодицы, притягивая глубже.
Член полностью заполнил каждую клеточку, каждую частичку существа. На миг Зетринн замер, давая привыкнуть к размерам, к чувству полного обладания. Его лоб упал на плечо Элеи, дыхание стало тяжёлым, горячим.
— Моя… — прохрипел прямо в кожу. — Вся моя…
Движения начались медленно, почти невыносимо нежно. Каждый толчок был глубоким, точным, пронзал до самой сути. Руки скользили по телу — касались плеч, боков, сжимали грудь, пальцы сплетались с её пальцами, прижимая ладони к простыням по обе стороны головы.
Голова Зетринна опустилась ниже, губы схватили сосок, язык и зубы принялись ласкать его, а ритм бедер ускорился. Нежность начала граничить с дикой, животной похотью. Движения стали резче, глубже, требовательнее. Каждый мощный толчок заставлял дрожать всё тело и издавать прерывистые, задыхающиеся стоны.
— Скажи… скажи, что ты моя… — хрипло потребовал Зетринн, вгоняя себя с дикой силой, заставляя кровать тихо поскрипывать.
— Твоя… — выдохнула Элея, теряя границы себя, отдаваясь полностью, каждую клеточку переполняло ощущение дикой, жаркой страсти. — Я твоя…
Толчки стали ещё сильнее, животные, почти звериные. Каждое движение вглубь вызывало волны возбуждения: бедра прижимались, мышцы напрягались, грудь подпрыгивала под ритмом. Зетринн вгрызался всем телом, каждая сила отдавалась ударом в её сжатую плоть, вжимаясь глубже, заставляя вздрагивать, выгибаться, цепляться ногами за поясницу, тянуть ещё сильнее.
Руки Элеи обвили спину, впивались ногтями в рельефные мышцы, чувствуя каждое напряжение, каждое движение. Сердца стучали в унисон, дыхание стало прерывистым, хриплым, смешиваясь с прерывистыми, задыхающимися стонами.
Зетринн ускорялся, толчки становились резче, жёстче, каждый удар вглубь сопровождался низким рычанием, почти звериным. Тело сталкивалось с телом, кожа горела, каждое касание, каждое движение бедер приносило безумное наслаждение. Элея сжималась, трепетала, дёргалась в сладкой судороге, каждая клеточка кричала от блаженства.
— Моя…Моя... — хрипло прохрипел Зетринн, вгоняя себя глубже, каждое движение — почти жестокое, первобытное, но в нём была абсолютная любовь, абсолютная потребность.
— Вся моя…
Их мир сузился до тепла тел, до звуков дыхания и стона, до резких, горячих ударов. Каждый толчок был как вспышка огня, заставлявшая дрожать, выгибаться, терять контроль.
Пульс бился бешено, каждое движение приводило к новым волнам удовольствия, к почти звериному блаженству для обоих.
Оргазм накрыл обоих одновременно — жаркий, дикий, бесконечный. Зетринн замер, лоб прижат к плечу, тело всё ещё напряжено, дыхание прерывистое. Элея дрожала в объятиях, каждое движение сердца отдавалось в груди и животе.
Зетринн прижал Элею к себе ещё ближе, одна рука обвила плечи, другая легла на живот. В тишине, между хриплым дыханием и дрожью, было больше страсти, чем во всех словах мира.
Молчание, повисшее между ними, было густым, сладким и полным, словно спелый плод. Оно не требовало слов — само по себе стало исцеляющей мазью для всех ран, прошлых и будущих. Зетринн не произносил ни звука, просто держал Элею в объятиях с первобытной, неоспоримой силой, которая одновременно пленяла и дарила неслыханное чувство безопасности.
Мощная рука обнимала за плечи, прижимая к груди, ладонь другой руки согревала ещё плоский, но уже бесконечно драгоценный живот, словно пытаясь передать всю свою мощь и защиту.