Они завтракали в напряженном, густом молчании.
Элея механически пережевывала пищу, но вкуса не чувствовала вовсе. Ее ум лихорадочно перемалывал все, что обрушилось на нее за эти сутки — Зетринн, ребенок, долгая жизнь… Это был водоворот, в котором Элея захлебывалась.
— Ты ведь понимаешь, — наконец сорвалось с ее губ, тихо и отчаянно, — что для меня все это… слишком? Слишком много, слишком страшно, слишком… нереально?
Зетринн отложил вилку и поднял на нее взгляд. Его выражение лица стало серьезным, сосредоточенным, золотые зрачки сузились, впиваясь в нее.
— Ты жила с нами, — произнес медленно, подчеркивая каждое слово. — Сама была одной из нас. Темная Эльфийка. Сильная, могущественная. Что именно ты не можешь принять сейчас, девочка? Мою любовь? Наши отношения? Нашего ребенка? Но вроде бы мы уже все это решили.
Сделал паузу, давая словам проникнуть в самое нутро Элеи.
— А долгая, вечная жизнь рядом со мной…
Губы тронула легкая, почти мечтательная улыбка.
— Она будет прекрасной. Не сомневайся.
С этими словами снова взял вилку, наколол большой кусок бекона и отправил его в рот.
Элея зашипела от бессильной ярости, сжав кулаки на коленях. Потом выдохнула, и из груди вырвался сдавленный, почти истеричный смешок.
— Уже «вечная жизнь», Зетринн? — проскрипела она.
Зетринн цокнул языком, прожевывая бекон, проглотил. А затем — быстрым, как удар змеи, движением — резко подался через барную стойку.
Цепкие пальцы впились в подбородок Элеи, властно и неумолимо притягивая ее лицо к своему. И прежде чем девушка успела издать хотя бы звук, его губы захватили ее в плен.
Это не был нежный поцелуй.
Это было завоевание, утверждение, молчаливый и страстный приказ. Язык Зетринна грубо вторгся в ее рот, подавляя любое возможное сопротивление, выжигая сомнения, стирая страх. Пил из нее сам воздух, саму суть, оставляя лишь вкус его воли. Отстранился так же внезапно, как и начал, его дыхание было горячим и неровным.
— Элея, прими это, — прорычал хрипло, глаза пылали всего в сантиметре от ее собственных.
— Выбор уже сделан. Твой. Мой. Судьбой. Наше будущее уже предопределено. Путь к тебе был слишком долгим, моя пара. И я больше не потерплю возражений. Никто из нас не будет больше испытывать боли.
Прежде чем Элея успела набрать воздух, чтобы крикнуть, возразить или сдаться, губы Зетринна снова нашли её. На этот раз поцелуй был ещё более властным, ещё более всепоглощающим.
Попытки что-то сказать, протестовать мгновенно сметались, поглощались натиском его языка, который крушил все внутренние барьеры, сжигал дотла последние остатки страха и сопротивления.
Тело предательски отвечало на этот натиск, размягчаясь, поддаваясь напору, сдаваясь под власть несокрушимой воли Зетринна и пробуждающейся в ответ страсти. Все запреты и протесты тонули в этом огне, оставляя лишь дрожащее, покорное принятие и жажду того будущего, которое он так властно предлагал.
Эпилог
Несколько дней в уединении просторной, залитой солнцем квартиры текли медленно и сладко, словно густой мёд. Грозный Дух Тьмы Зетринн изменился до неузнаваемости: стал внимательным, заботливым и предугадывающим каждое желание Элеи ещё до того, как она успевала его произнести.
Квартира постепенно наполнялась дорогими безделушками, роскошными букетами с прохладой ночи в лепестках и шёлковыми подушками, в которых таяла усталость. Эти дни стали временем тихого, почти незаметного знакомства друг с другом.
Хотя взгляды и интересы порой резко расходились, вызывая жаркие споры, теперь в них не было прежней горечи. Различия перестали разъединять, наоборот, они обогащали их необычный союз, помогали искать компромиссы и ценить уникальность друг друга.
Одним тихим утром Элея сидела на подоконнике, наблюдая, как город медленно просыпается, и попросила Зетринна отправить письмо родителям. Сердце сжималось от тревоги — они наверняка изводились от волнения.
В послании, написанном её рукой, искренние слова:
«Мама, папа, у меня всё хорошо, даже больше, чем просто хорошо. Мы с Зетринном теперь вместе. Нам нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу и обустроить наш общий дом. И я очень прошу, чтобы эти… шумные родственники наконец покинули ваш дом. Как только обустроимся, сразу же навестим вас. Обещаю, это будет скоро. Целую крепко-крепко, ваша непутевая дочь.»
Письмо возникло с тихим шипением тьмы и мягко приземлилось прямо в руки матери Элеи.
В уютном доме, наполненном ароматом свежей выпечки, Карнелия читала письмо с улыбкой, полной облегчения и нежности. Отец стоял за спиной, вглядываясь в знакомый почерк, и его тёплая ладонь мягко легла на плечо.