В центре – глубокие кожаные диваны цвета воронова крыла, низкие столики из черного дерева с инкрустацией серебром, барная стойка из полированного обсидиана, уставленная хрустальными графинами с элитными алкогольными напитками — от выдержанного виски до магических эликсиров, переливающихся ядовитыми оттенками.
На стене мерцала огромная магическая плазма — не просто экран, а живое зеркало иных миров, откуда лились гипнотические ритмы, наполняя воздух пульсирующими басами. Свет от нее играл на поверхностях, отбрасывая движущиеся тени, казалось, будто весь зал был пропитан музыкой.
И здесь, в этом полумраке, пропитанном ароматами кожи, дорогого табака и чего-то древнего, звериного, находились трое его сородичей — каждый был занят своим делом.
Астелла полулежала на одном из диванов, серебристые волосы растрепаны, словно только что вернулась с охоты. Длинные тонкие пальцы лениво перелистывали страницы книги.
Виониола устроилась ближе к плазме, алые губы шепотом повторяли слова песни, а красные глаза горели азартом.
Илсира, как всегда, была поглощена собой — огненные хвосты переливались в свете экрана, пока она расчесывала их серебряной гребенкой с изящными, но смертоносными узорами.
Зетринн молча подошел к барной стойке, налил бокал дорогого вина и окинул взглядом зал.
"Полгода... Всего полгода понадобилось, чтобы собрать их всех."
Облокотился на стойку, прикрыл веки.
Вспомнил, как освобождал каждого, как вырывал из плена, возвращал в этот мир. Сначала в их глазах горела лишь ненависть, жажда разрушения. Мысли были только о мести, тьма бушевала в них.
Но прошло время, что-то изменилось. В этом мире было много интересного: технологии, наука, развлечения — их особенно заинтересовало.
В их время ничего подобного не было. Сейчас мир жил почти без магии, но цивилизация ушла далеко вперед.
Люди, технологии, остатки магии, слившиеся воедино. Им больше не нужна была месть.
Теперь они хотели власти.
"Править этим великолепием... Пользоваться всеми его благами."
Было достаточно лишь усилить магию, дать людям силу — ровно настолько, чтобы они оставались под контролем.
Старый урок с Орденом и предательницей оказался достаточным для осознания природы человека. Этими смертными надо управлять, контролировать, властвовать из тени, чтобы они сами принимали те решения и действия, которые нужны Детям Тьмы.
Орден совершил большую ошибку тогда, в прошлом, пойдя по пути жадности и алчности. Тогда у них была свобода и выбор. Теперь такого не будет никогда.
Мир не будет разрушен. Он просто будет служить своим новым Хозяевам.
Зетринн сделал глоток вина, открыл глаза, и во взгляде застыло холодное удовлетворение.
Что касалось предательницы, изначально в сердцах Детей Тьмы бушевала ярость, требовавшая немедленной расправы – хотели убить, заставить страдать, отыскать любой ценой...
Зетринн осознал всю опасность, когда разбудил сестру. Эту жажду мести было сложно унять.
Исход для Элеи тогда был бы смерть. Если бы Зетринн где-то не уследил, не защитил, не уберёг...
В конечном итоге единственным разумным решением оказалось отпустить Элею, ведь прекрасно понимал, какая участь ждала бы, попади она в руки семьи, которая без сомнений растерзала бы в долгих, изощрённых мучениях, растянув страдания на месяцы, а может, и годы.
Шло время, пыл постепенно угасал, страсти остывали, и после долгих обсуждений, споров и внутренней борьбы пришли к общему решению.
Простить предательницу так и не смогли, но выбрали оставить в покое, отпустить с миром, без преследований и мести. Для Зетринна это стало личной победой – сумел защитить Элею, спасти от неминуемой гибели, доказав, что даже в их жестоком мире возможна пощада.
Вот только была ещё одна проблема.
Он сам.
Сердце и древние инстинкты оказались сильнее доводов разума. Когда отпустил, думал – сможет забыть и дать свободу.
Первый месяц без Элеи прошёл в странном, раздражающем спокойствии. Зетринн ловил себя на том, что непроизвольно ищет её запах в воздухе, что пальцы сами сжимаются, будто пытаясь удержать то, чего уже нет. По ночам кожа горела от воспоминаний о прикосновениях, а в голове навязчиво звучал смех, такой безумно родной. Злился на себя, на эту слабость, но тоска вилась вокруг как дым, проникая в самые защищённые уголки сознания.
К концу второго месяца это стало невыносимым.
Охватила навязчивая мания – прокручивал в голове каждый момент, проведённый с Элеей, анализировал каждое слово, искал скрытый смысл, знаки, которые мог пропустить. Сны заполонил её образ – то близкий, то ускользающий, всегда недосягаемый. Зетринн не хотел признаваться, но нуждался, как в воздухе, и это раздражало больше всего.