Арден знал правду — сердце Элеи принадлежит Зетринну. Этот факт жёг душу, как раскалённое железо. Поездка — очередное самоистязание. Слова снова разобьются о стену её равнодушия. Но ему было необходимо это сделать. Ещё раз.
В последний раз.
Хотел выжечь любовь из сердца, вытравить её болью, как выжигают рану калёным железом. Но в глубине души понимал — не сможет отпустить её по-настоящему. Мысль мучительная и одновременно утешительная.
За окном мелькали леса и маленькие деревушки. Пейзажи сменяли друг друга, а поезд неумолимо приближался к его личной бездне — и последней надежде. Как же всё это было иллюзорно! Не мог — и не хотел — отпускать Элею. Но понимал: нужно. Она уже сожгла все мосты.
Это было очевидно.
Внезапно вспышка сознания прошила разум, не оставив сомнений в новым вопросе:
"Есть ли хоть малейший шанс достучаться до её сердца?"
В груди защемило. Вспомнил, как она бежала из его дома, как потом уволилась... Что так испугало? Мысль, как молния, пронзила:
"Если она связана с Зетринном и его семьёй... значит, она знает об Ордене?"
Догадка заставила сердце биться чаще. Но что это значило? Что его собственное, давно забытое наследие вдруг стало важным?
Возможно, Элея знала больше, чем он сам?
Вопросов было слишком много. Арден решил — не уйдёт без ответов. Нужно было услышать её историю, понять мысли, разобраться во всём. Поставить точку в этой мучительной истории.
Но пока... оставалась только надежда. Это глупое, неистребимое чувство, тянущее его вперёд, к Элеи, несмотря ни на что.
Поезд начал замедлять ход. Ладони вспотели. Он встал. Движения стали резкими, почти механическими — будто боялся, что разум возьмёт верх над сердцем и заставит остаться в вагоне.
Станция «Мривиль» встретила тишиной и покоем. Арден шагнул на перрон, вдохнул свежий деревенский воздух, пахнущий дождём и скошенной травой. Где-то здесь была она. Последняя попытка.
Прощание. Или... возможно, новое начало?
Арден шёл по деревенской улице. Сердце бешено колотилось. Вот и дом — скромный, уютный, с резными ставнями и палисадником.
Замер у калитки. Рука дрожала, когда протянул её к щеколде.
"Что я скажу ей?" — пронеслось в голове.
"О любви, что сжигает меня изнутри? О том, что готов на всё, лишь бы увидеть в её глазах хоть искру того чувства, которое она дарит Зетринну? Или... просто попрощаюсь?"
Шагнул через калитку.
Кеды бесшумно ступали по гравию садовой дорожки. Каждый шаг давался с нечеловеческим усилием — будто невидимые цепи обвивали лодыжки, впивались в плоть, не давая идти дальше. Ветер доносил до слуха отголоски её смеха, приглушённого, далёкого, и от этого становилось только невыносимей. Сердце грохотало — не в груди, а где-то глубже, в самом нутре, словно вырывалось наружу с каждым новым ударом. В висках стучало, а кровь в ушах шумела, как набегающая волна, что не уходит, а только нависает и рушится, снова и снова, на одни и те же берега.
Левая рука судорожно сжимала ремень спортивной сумки — пальцы впились в ткань, оставляя на ладони углубления, как если бы в этом хвате Арден пытался удержаться за остатки себя. Правая дрожала, предательски, будто бы не слушалась воли. Он поднял её, чтобы постучать... но в этот момент дверь заскрипела сама — и остановила время.
Элея стояла на пороге, залитая золотистым светом заката, как видение из сна. Свет струился по её волосам, касался плеч, создавая вокруг неё ореол мягкого сияния. В руках — плетёная корзина, доверху наполненная яблоками и сливами, ещё тёплыми от солнца. Внутри всё оборвалось.
Пальцы разжались, будто их пронзило электричеством. Корзина с глухим стуком упала на деревянные ступеньки. Фрукты разлетелись в стороны.
Сливы катились вниз по ступеням, оставляя на дереве следы сока. Одно яблоко подпрыгнуло, сделало несколько скачков — и остановилось у его ног.
Арден не мог пошевелиться. Ни сказать, ни сделать шаг. Всё в нём — застывшая боль, тугая тяжесть в груди, любовь, и невозможность. Он стоял, глядя на Элею, и только внутри что-то тихо кричало — глухо, беззвучно, как кричат сломанные души в темноте.
— Арден?.. — голос дрогнул и сорвался, стал выше обычного — уязвимым, беззащитным.
Он видел: расширенные серые глаза — те самые, в которых тонул все эти годы. Как задрожали длинные ресницы, отбрасывая трепетные тени на смуглые щёки. Луч солнца, пробившись сквозь листву старой яблони, играл в растрёпанных ветром волосах. Элея замерла — как дикий зверёк, почуявший охотника, готовая в любой момент броситься в бегство.
Арден тоже не двигался. Дыхание перехватило. В горле встал ком — горячий, колючий. Серая футболка вдруг стала невыносимо тесной, сдавливая грудную клетку.