Прижав к себе, крепко охватил ягодицы и начал двигаться - грубо, глубоко, без пощады. Каждый толчок вгонял до упора, заставляя грудь трястись, соски скользить по торсу. Вбивал себя, как клеймо, каждым движением утверждая:
"Ты моя".
Мышцы сжимали член с каждым толчком всё сильнее, обволакивая горячим влажным капканом - это сводило с ума. Стон ворвался в её рот вместе с языком, смешивая слюну с каплями воды, зубы впились в губы, а пальцы вжимались в упругую плоть, оставляя багровые следы.
Они сошлись под ледяным водопадом, но внутри бушевал пожар. Тело врезалось в неё с дикой яростью, вгоняя до предела, пока хриплые стоны и шлепки кожи не заглушили рёв воды.
Каждый толчок вбивал глубже - резкий, безжалостный, будто стремился пробить насквозь. Мышцы сжимались вокруг члена быстрее, сжимая, вытягивая, доводя до исступления. Ногти впились в спину, оставляя кровавые дорожки, а ноги, сцепившиеся на торсе, втягивали ещё глубже, не отпуская ни на миг.
— Моя… вся… — выдохнул прямо в ухо, вгоняя ещё глубже. Элея вскрикнула, тело выгнулось дугой, принимая каждый сантиметр.
Жадные губы слились в поцелуе, языки сплелись в бешеном танце, словно пытаясь украсть друг у друга дыхание. Ничто не могло остановить этот яростный ритм, в котором слились их рты и тела.
Ледяные потоки водопада обрушивались на разгорячённую кожу, лишь разжигая пламя. Пальцы впились в упругие ягодицы, с каждым толчком притягивая ближе, вгоняя член до самого основания.
Оргазм накрыл внезапной волной — внутренние мышцы сжались в бешеном ритме, сжимая, выжимая, словно стараясь запечатлеть каждую прожилку. Глухой стон растворился в поцелуе, всё тело затрепетало, бёдра задрожали, а влагалище пульсировало в такт учащённому дыханию.
Зубы сжались в оскале, движения стали рваными, почти болезненными — каждое сжатие внутри выжимало последние силы. Всё напряглось, сжалось в тугой узел — и через мгновение тело взорвалось, заливая нутро горячими струями семени.
Толчки становились короче, но не слабее, вгоняя сперму глубже, пока лоб не прижался к вспотевшей шее. Под пальцами ощущалась мелкая дрожь, внутренние мышцы всё ещё пульсировали, сжимаясь вокруг, не отпуская.
Замерли, слившись в объятиях, лёгкие рвали воздух. Ледяные струи водопада смывали пот, но не могли остудить кровь, всё ещё бурлящую от безумия.
Элея ловила ртом воздух, грудь вздымалась прерывисто, пытаясь вернуть хоть каплю рассудка. Сознание возвращалось обжигающими волнами, принося с собой жгучее осознание случившегося. Вздрогнув, подняла глаза — и золотой взгляд прожег насквозь, снова притягивая к себе, будто магнитом. Губы дрожали, дыхание сбилось, в глазах смешались испуг, ярость и стыд — стыд от того, как легко предала себя.
— Нет… — выдох сорвался, как рыдание, и вместе с ним пришла отчаянная решимость вырваться.
Элея дёрнулась в порыве ярости, ударила в грудь — безрезультатно. Удар в рёбра отскочил, будто от скалы. Ногти впились в кожу, оставляя кровавые полосы.
— Пусти! Немедленно! Это… это была ошибка! Пусти!!! — голос сорвался на визг, пропитанный яростью и отчаянием.
Молчание. Ни оправданий, ни утешений — лишь стальные руки сжимали крепче, будто её борьба только подтверждала: не отпустит.
— Зетринн! Пусти меня! — крик рассек шум водопада, как клинок. — Ненавижу!!! — последнее слово вырвалось надрывно, истерично.
Горячие слёзы хлынули, смешиваясь с ледяными каплями воды. Элея вырывалась из железных объятий, била кулаками в грудь, выгибалась, но он держал так, словно руки превратились в кандалы. Кричала, захлёбывалась рыданиями, толкала всем телом, но снова и снова натыкалась на непоколебимую стену его силы.
Зетринн молчал, давая ей выговориться, выкричать всю боль и гнев. Не отпускал, слушал каждый надрывный вдох, и лишь когда движения начали терять силу, а дыхание стало рваным, коротким, подхватил её на руки и унёс из-под ледяного потока.
Элея продолжала биться, стучала кулаками в грудь, пыталась вырваться, но хватка была неумолимой — цепкой, как у хищника, не выпускающего добычу.
С каждым шагом сопротивление слабело, плечи подрагивали, сердце колотилось в ушах в такт его ровному, тяжёлому биению. Зетринн тихо, почти ласково, но с непоколебимой уверенностью произнёс:
— Я люблю тебя. Моя красивая… родная. Поздно, Элея… ты моя.
Эти слова прозвучали спокойно, но в их глубине таилось что-то опасное.
Элея выкрикнула, пронзительно, надрываясь. Но прежде чем успела оттолкнуться или отвернуться, он резко наклонился и накрыл её губы поцелуем — глубоким, тёплым, обжигающим. Язык ворвался внутрь, властно переплетаясь с её, медленно и настойчиво поглощая дыхание. Пил её губы, будто заглушал крик своим вкусом, и каждая секунда этого поцелуя говорила сильнее любых слов: он не отпустит.