Напоминание о собственных делах заставило его подумать, что не стоит быть слишком строгим. Он уже готов был поддержать попытку Митоса восстановить нормальные отношения — или подобие нормальных. Но тут появился Байрон, и этой попытке оказалась суждена участь многих благих намерений. Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты…
Наверно, только после стычки с Байроном МакЛауд смог найти нужные слова и обозначить то, что чувствовал сейчас к Митосу и через что не мог заставить себя переступить. Боль. Страх. Внезапное понимание того, что реальный человек не имеет ничего общего с образом, жившим все это время в его душе. То, что он видел перед собой сейчас, после того, как маски слетели, было карикатурой, уродливой пародией, похожей на прежнего Митоса не более чем полуразложившийся труп может походить на живого человека.
От этой мысли на душе становилось холодно и пусто. И это было настоящей причиной того, что, когда объявился Демон, ему и в голову не пришло обратиться за помощью к друзьям. Джо не понимал, ему казалось, что все плохое осталось в прошлом и не имеет отношения к настоящему. Правильно, для него это всего лишь прошлое. История. А в настоящем он не был в Бордо, не разговаривал с Митосом, не сходил с ума от страха и беспокойства, обнаружив, что за время этого разговора исчезла Кассандра, не слышал безразличного «может быть» в ответ на вопрос о причинах этого происшествия.
Да и какие тут могли быть чувства? Игра есть игра, стоит ли беспокоиться о чувствах шахматных фигур…
С тех пор случилось многое. То, что МакЛауду пришлось пережить потом — исполнение пророчества, смерть Ричи, сражение с Демоном — заставило его пересмотреть отношение к некоторым вещам. Не то чтобы он научился просто принимать зло и преступления. Но люди и вещи такие, какие есть, и от этого никуда не деться. В сущности, ничего плохого из этого не следовало, и он был вполне готов восстановить прежние связи, в том числе и оставить в прошлом свои столкновения с Митосом. Тем более что тот, как видно, добивался того же — и повел себя в стычке с О’Рурком совсем как прежде. До того как…
Но именно тогда, когда МакЛауд попытался высказать то, чего не доставало для окончательного примирения, настроение Митоса внезапно круто изменилось. Он вдруг возжаждал чего-то еще. Но чего? До сих пор он вообще не искал откровенных разговоров и объяснений. Тогда чем можно было объяснить эту вспышку при разговоре в церкви Дария? Что это за намеки на то, что он, Дункан МакЛауд, якобы и не начинал постигать правду, из-за которой так жестоко разочаровался в близком друге? И — это его задело больше всего — с какой стати Митос начал уподоблять себя Дарию?
Это столкновение вновь нарушило в душе МакЛауда хрупкое равновесие, которого ему с таким трудом удалось достичь. Он мог пойти к Митосу и поговорить обо всем напрямик, тем более что тот именно это и предлагал. Мог. Но не пошел. Не хотел больше никаких откровений, объяснений, оправданий. Не хотел больше копаться в этой грязи. Он хотел просто забыть обо всем этом раз и навсегда.
Но не получилось. Прошло десять дней с того разговора, беспокойство не проходило, а внезапно ночью в его сон ворвались звуки «Лунной сонаты». Он проснулся в холодном поту, долго не мог отдышаться и в ту ночь спать больше не ложился.
На следующий день он уехал из Парижа.
*
Он много где успел побывать за прошедший год. Но не находил ничего, кроме постоянных напоминаний о том, что мир — его мир — уже не тот и никогда прежним не будет. Как будто в нем выцвели все яркие краски.
Боль пережитых потерь преследовала его всюду. В Индии ему являлся образ Вашти, но не памятью о светлом чувстве, подаренном ею, а только напоминанием о том, что он не смог спасти и защитить ее. Вид китайских буддийских монастырей напомнил о горьком разочаровании и разрыве дружбы с Ким Саном. Монголия принесла воспоминание о Мэй-Лин Шен, в смерти которой он не был виноват. Но что с того? Потеря все равно осталась потерей… Япония. Камбоджа. Перу. Мексика. Штаты. Повсюду его путь отмечен могилами — если не настоящими, на земле, то в памяти.
И самое большое кладбище — Европа.
Он учился жить с этой болью, учился притворяться, что все в его жизни пришло в норму. За ним постоянно наблюдали, и он стал заботиться о том, чтобы внимательные глаза Стражей видели только признаки полного благополучия и душевного равновесия. Он снова стал хорошо и дорого одеваться — привычка, утраченная за год, проведенный в монастыре. Снова отпустил волосы — серебряная пряжка уже стягивала пучок на затылке. Но приходилось признать и то, что со всеми этими ухищрениями в его жизнь входит ложь. Фальшь, которую он так ненавидел в других.
Он долго не мог решиться приехать в Шотландию. Ведь если и там от всех воспоминаний остались только могилы…
Задержался в Равенне, не зная, куда направиться дальше, и в одну из ночей «Лунная соната» зазвучала в его сне опять. Наутро он позвонил в международный аэропорт и заказал билет до Глазго.
*
Гленфиннан встретил его тишиной и мягкими красками поздней осени. Здесь ничего не изменилось. С огромным облегчением МакЛауд понял, что место, где он может не чувствовать себя нежеланным гостем, все-таки есть. Глупо было бояться, что земля, когда-то давшая ему жизнь и силу, теперь, в тяжелый час, его не примет.
Рэйчел МакЛауд встретила его с распростертыми объятиями. Он не хотел, чтобы она тревожилась — зачем ей знать о его бедах? Но скрывать чувства, постоянно находясь рядом, было бы трудно, и он в первый же день отправился в лес. Тот самый, где когда-то обитала Кассандра. Ему подумалось, что имеет смысл поискать подходящее место в лесу, пещеру, например. И пожить немного там, вдали не только от заботливой Рейчел, но и от людской суеты вообще.
Оказавшись у того самого озера, он присел на поваленный древесный ствол и задумался, вспоминая пережитые в детстве приключения. И тогда почувствовал Зов.
В первые мгновения он просто не поверил. Бессмертный? Здесь? Откуда?..
Встал, огляделся вокруг:
— Я Дункан МакЛауд из клана МакЛаудов.
— Я знаю, — произнес совсем рядом бархатный женский голос.
Он резко обернулся. В нескольких шагах от него, как будто только что возникнув из теней и неярких солнечных бликов, стояла Кассандра.
*
— Ты?! — выдохнул он, забыв поздороваться.
— Удивлен?
— Но… почему ты здесь?
— Не только тебе эта земля приносит покой и исцеление, — сказала она спокойно. — Я ведь когда-то жила здесь довольно долго, помнишь?
Он, растерявшись, не ответил, и она сделала приглашающий жест:
— Давай пройдемся немного. А может быть, поужинаем вместе?
Они пошли рядом по едва заметной тропке.
— Ты здесь живешь? — спросил МакЛауд.
— Да, — беспечно ответила Кассандра. — Не в такой, конечно, хижине, как раньше, но вполне похоже… Ты, кажется, не рад мне?
— Нет, все в порядке, — сказал он тихо и все-таки решился: — Кассандра, я не знал… ты тогда так внезапно исчезла. Я думал, ты не хочешь видеть меня…
— Что? — удивилась она. — Нет, я не хотела видеть не тебя. С тобой мне как раз было о чем поговорить. Но не при нем.
— Он не приходил в гостиницу, — произнес МакЛауд. — Мы поговорили немного, в церкви. Потом он ушел.
— Но я этого не знала и решила отложить разговор. А потом… Сначала он все время был рядом, потом ты сам куда-то исчез… Я искала тебя. Но не нашла. И решила, что, если ты скрываешься, значит, на то есть причины.
— И поехала сюда?
— Я подумала, что, если тебе плохо и ты нуждаешься в отдыхе, то, возможно, захочешь вернуться на родину. А я смогу соединить приятное с полезным. Мне ведь тоже надо было отдохнуть. Как видно, я не ошиблась. Ты приехал. И, похоже, нуждаешься в помощи.
— Да… я приехал, — сказал МакЛауд, глядя себе под ноги. — Но не знаю, чем ты можешь мне помочь.
— И я не знаю, пока не узнаю, что с тобой случилось. Ты в самом деле скрывался?
— Да. Но не стоит об этом сейчас.