Пользуясь примерно такой моделью, Эйнштейн догадался, что теория относительности станет очень красивой и понятной, если мы предположим, что время представляет собой одно из измерений — такое же, как три пространственные. В общем в этой идее вроде бы нет ничего чуждого, так как, во-первых, любое событие требует четырех координат — трех пространственных, чтобы определить его в пространстве, и одно временное — чтобы определить его и во времени. Событие только тогда определено, когда оно определено четырьмя параметрами — точкой в пространстве и во времени. Во-вторых, вполне можно сказать, что мы постоянно движемся во времени, ведь что бы мы ни делали — часы непрерывно тикают, а часы и есть прибор, измеряющий ход времени.
Вообще абстрактное определение времени — крайне сложный процесс, если вообще возможный. Когда пытаешься его определить, постоянно скатываешься на то, что попросту избегаешь использования слова «время», но вводишь его неявно, запутывая сам себя. Поэтому я сторонник такого необычного решения: время определяется как «то, что измеряется часами». Конечно, теперь мы должны определить — что такое «часы», да так, чтобы снова завуалировано не использовать термин «времени». Но сделать это несложно. Часы можно определить как устройство, совершающее регулярные движения. Но не вводим ли мы время термином «регулярные»? Нет, регулярность мы можем измерить простой линейкой, то есть понятие регулярности мы можем ввести, не используя неявно понятие времени, а используя только измерения расстояний. Допустим, вращающееся колесо имеет в одном месте выпуклость, и во время вращения оно касается этой выпуклостью равномерно проплывающую над ним линейку. В месте касания на линейке остается пятно. Измеряя расстояние между пятнами и убедившись, что они одинаковы, мы и приходим к выводу о регулярности, равномерности вращения колеса. Конечно, при этом мы должны как-то убедиться, что линейка движется действительно равномерно, но для этого нам не понадобятся часы, а понадобится только наше знание о том, что равномерное движение — это движение без ускорения. Поместим на линейку чувствительную пружинку со стрелкой с грифелем на конце. После эксперимента посмотрим — если грифель ничего не прочертил на линейке, значит ускорения не было и движение было равномерным и прямолинейным. Поэтому определение времени как «того, что измеряет регулярно работающий механизм», не сводится вновь к неявному введению времени, не является своего рода тавтологией и таким образом вполне оправдано и очень даже глубоко. И тогда замена фразы «нечто влияет на время» на фразу «нечто влияет на ход часов» дает нам прекрасную возможность более ясного понимания времени и исследования его свойств.
Итак, в общем случае мы все время движемся в пространстве и во времени, или — проще говоря — в «пространстве-времени». Гениальная догадка Эйнштейна состояла в том, что он предположил, что время может участвовать в разделении скорости таким же образом, как происходит разделение скорости в примере с бегуном. Таким образом, временное измерение принимает участие в разделении скорости. Дальнейшие вычисления показывают, что как это ни парадоксально и невообразимо, бОльшая часть передвижения объектов происходит именно во времени, а не в пространстве. Нам известно, что когда тело движется мимо нас, то время в его системе координат идет медленнее наших. Перефразируя, можно сказать, что чем быстрее движется тело в пространстве, тем медленнее оно движется во времени, ведь «медленно двигаться во времени» и означает, что время там идет медленнее, старение идет медленнее, часы идут медленнее. А далее Эйнштейн предположил, что вообще все объекты во вселенной вообще всегда движутся в пространстве-времени с одной единственной скоростью — скоростью света. В пространстве они могут двигаться с любой скоростью меньшей скорости света, а в пространстве-времени — только с одной суммарной скоростью по всем четырем направлениям — со скоростью света. Итак — часть суммарного движения тела происходит в пространстве, а часть — во времени, но суммарная скорость всегда одна и та же — как у нашего бегуна. И чем больше бегун отклоняется к нам, тем медленнее он перемещается слева направо. Чем большую скорость частица приобретает в пространстве, тем меньшую она может иметь во времени, т. е. время движущегося замедляется. Когда все движение полностью переходит в пространственное, тогда и достигается максимальная скорость в пространстве — та же скорость света, и соответственно во времени двигаться такое тело уже не может. Поэтому фотоны, которые движутся в пространстве всегда со скоростью света, вовсе не стареют никогда — те фотоны, которые были рождены в момент рождения нашей Вселенной, таковыми и остались и совсем не изменились, вообще никак не изменились, потому что «измениться» — синоним слова «постареть», «двигаться во времени». Фотон, будучи рожденным, никогда больше не изменяется, пока существует. Прекратить существование он может (например, в процессе поглощения его электроном), а измениться — нет.
Отсюда ясно, что поскольку в нашем мире все движется очень медленно по сравнению со скоростью света, значит основная доля нашего движения приходится именно во времени.
А теперь вспомним, что испытывание ОзВ замедляет время, то есть скорость нашего перемещения в пространстве должна была бы возрасти? Должна, причем очень сильно! Ведь для того, чтобы проявились эффекты замедления времени, тело должно начать перемещаться с грандиозной, почти световой скоростью. Но этого не происходит, я по-прежнему сижу под деревом и никуда не исчезаю с космической скоростью. Значит, эта скорость должна нараститься в каком-то пятом измерении, и если мы введем новое — пятое измерение, тогда закон сохранения скорости можно уточнить: скорость объекта в пяти измерениях равна скорости света, и это пятое измерение может принимать равноправное участие в распределении скорости. Что это за измерение? Я назову его «измерением эволюции». Чем интенсивнее ОзВ, чем больше оно влияет на тело, замедляя ход времени у физиологических процессов, тем больше составляющая скорости в координатах эволюции, то есть — тем быстрее осуществляется эволюция. Нам известно, что эволюция — чрезвычайно медленный процесс, но в присутствии ОзВ он начинает течь очень быстро. Человеческий вид может почти без изменений прожить тысячи, десятки тысяч лет, в то время как под влиянием ОзВ его тело начинает меняться удивительно быстро, и не только тело. Появляются новые восприятия, новые возможности, в том числе и такие, описания которых мы встречаем у Кастанеды.
Эволюция, таким образом, так же присуща всему существующему, как положение в пространстве и существование во времени. Эволюционирует все и всегда, но с разной скоростью. Каждый объект движется в пространстве, времени и эволюции (ну за исключением уже упомянутых фотонов, у которых все движение перешло в движение в пространстве).
Подобная гипотеза — красива. Она просто и понятно описывает множество загадочных явлений, включающих в себя и прекращение старения при ОзВ, и то, что человек, испытывающий ОзВ, становится «мудрее» (т. е. начинает обладать ясностью, озаренным различением и многими другими свойствами), и существование эволюции всего живого и многое другое. И из этой гипотезы, в свою очередь, можно вывести целый ряд крайне интересных других гипотез.
Отсюда, например, ясно, что совершенно ошибочно ставить процесс эволюции в зависимость от времени — это совершенно разные явления, столь же разные, сколь пространство и время. Времени может пройти сколько угодно, а эволюции может и не быть — что мы и наблюдаем сплошь и рядом, видя стариков, проживших длинную жизнь, но в отсутствии ОзВ не сделавших ни шага в своей эволюции.
Здесь можно сделать следующий шаг, вернувшись к эффекту замедления старения. Про эволюцию нам известно исчезающее мало — почти что ничего. Мы можем покопаться в окаменелых костях динозавров, но продвинемся очень мало. Поскольку теперь мы исходим из того, что время и эволюция — столь разные «измерения», как время и пространство, мы можем предположить, что старение вообще не связано со временем. Старение — эффект нулевого или почти нулевого продвижения в эволюции. Если же движение в измерении эволюции осуществляется, то старение замедляется вплоть до полного прекращения. Здесь мы можем избежать парадокса омоложения. Тело человека, испытывающего ОзВ, определенно не просто прекращает стареть, а молодеет. Движения назад во времени мы не знаем, и если предположить, что старение — процесс, зависящий от времени, возникает затруднение — необходимость ввести движение во времени назад. Теперь такой необходимости нет, поскольку мы определили, что старение — процесс, независимый от времени, хотя и происходящий во времени, как и почти все остальное (за исключением упомянутого фотона, например).