Малый еще раз посмотрел на пачку — ну, точно ведь! Он такие не курит! Дорого, как не посмотри, очень дорого!
Малый какой раз бросал курить, с переменным успехом, правда, но не в этом соль. Парень не отчаивался, не оставлял попытки — не в том ли истинная сила духа? Но вот давеча, на прошлой неделе, под языком засосало, как бывало, когда Малый сильно выпьет. Руки даже от одной капли начинало трясти так, как не случалось даже при самой сильной лихорадке. Наверно, тогда он попросил у акулы закурить, а тот возьми и отдай ему целую пачку, про которую Малый благополучно забыл. Теперь его прежние заслуги значили не больше, чем пролитое вино, и жалеть себя было бесполезно.
Малый сжал в кулаке пачку, замахнулся и кинул в фонарный столб. Мужчина силился вспомнить, о чем они тогда говорили с Диким. Вроде акула советовал ему завязать, да хоть бы и не завязать — пить меньше. А он что? Разве он не ограничивает себя, как может? Разве он мало делает? Даже если все усилия напрасны, что с того? В своем темпе он достигал определенных вершин.
А впрочем, Дикой снова завел свою шарманку, у него по какой-то причине сильно зудела в одном месте совесть. Акула как всегда взывал к разуму, к каким-то глубинным побуждениям, морали и тому прочему: «Ты после этого как, уважаешь себя вообще?»
Из прежних знакомых никто уже не пытался что-то вбить в пустую голову Малого. Его достоинств не замечали, и даже в бригаде ему отводилась вторая роль. Сам бригадир смотрел на Малого как на последнего кретина. Мужик радовался: ни на него одного. Своего командира парни втихую прозвали болезным, старик давно растерял авторитет, и ни для кого не было секретом, что скоро Артура того… кокнут… Но пока с ним заодно был Дикой, и опасность главарю не угрожала. Малому он нравился, хотя, признаться, порой и сам Малый боялся акулы. Но с Диким было не в пример легче разговаривать: так тот никогда не ставил себя выше собеседника. Ему это было попросту ни к чему. Малый понимал: до Дикого ему тянуться и тянуться. И он бы рад, да вот одно, другое. Никак не получалось.
Малый затушил сигарету об перила, поднялся с холодных ступенек. Его чуть не вырвало прямо здесь. Луна повернула к мужчине свое бледное уродливое лицо, выглянула из-за зеленого здания банка. Побитая дворняга проковыляла мимо и скрылась в пустом дворе. Малый зевнул в кулак. В такую тихую ночь хорошо курить у себя на балконе, плевать с верхотуры на грязные улицы. В такую ночь можно даже ненадолго забыть о спиртном.
Давно пора было возвращаться, но Малый замешкался, он подошел к фонарному столбу и поднял пачку, бережно отряхнул от невидимой пыли и сунул в карман брюк. По дороге домой, где-то в районе Острова, его стошнило прямо на ботинки — так это правильно. Все потому что он практически бросил курить, и теперь от дыма Малого тошнило не хуже, чем от спиртного, только пить парень не собирался бросать пока, слава богу…
Малый прошел мимо яркой вывески бара, свет которой его бесил больше, чем собственная бесхребетность. Как здесь появился этот бар, вклинился каменным надгробием в ряды старых ветхих домов, жить стало в разы труднее. Боже, как ему надоели малолетки, столпившиеся с сигаретами у входа, как он их всех ненавидел в сердцах. Яркие прикиды, бездумные выкрики, каждый с придурью.
Он кинул один взгляд в сторону курящих, и ноги сами понесли мужчину ко входу в бар. Одна девушка громко завизжала, когда Малый накинулся на взъерошенного юнца в дорогой куртке и всем своим весом прижал к стеклянной двери. Одной рукой он схватил мажора за воротник, другой выбил изо рта косяк. В короткой потасовке траву растоптали, ничего не осталось. Малого схватили за плечи, отбросили в сторону. Его ударили чем-то тяжелым по голове. Двое рослых парней бросились на Малого, схватили за шкирку и пинком отправили на проезжую часть, где он распластался звездой под ночным небом. Вслед Малому кинули пустую бутылку и попали прямо по голове, мужчина отключился. Когда он пришел в себя, никого рядом не было. Кровь запеклась на виске. Он отделался испугом. Малый поднялся, ноги шатались, грудь перехватывало на каждом шагу. Домой он шел с чувством выполненного долга, с ощущением, будто совершил подвиг.
Малый доковылял до своего подъезда, прислонился лбом к холодной двери. Черт, он как будто заново родился!.. Родной, исписанный тысячью надписей, подъезд словно оживал, дышал словами и нелепыми картинками, которыми были украшены стены от пола до потолка.