Проходили ряды теплых дней, похожих друг на друга. Их трудно различить, определить, сколько таких дней прошло: они сливаются для него в бесконечность, сверкающую солнцем и голубой лазурью неба, и центром этой бесконечности является она, в красном платье, с пышными русыми волосами.
Приближается выздоровление. Он сам не знает этого: это лишь инстинкт, ощущение, которое становится все сильнее и сильнее, ни на мгновение не переступая порога сознания. Он живет совершенно растительной жизнью. Его изломанный и увядший организм снова созидается, подобно росту растения. То, что происходит в нем, ни на минуту не переносится в душевный мир его. Единственным душевным явлением, сопровождавшим его состояние, является тихая, словно в дреме, игра настроений.
Странная смена настроений выздоравливающего.
Кажется вначале, будто все обновилось. Мир, в котором просыпаешься после мрака болезни, — иной мир, нежели тот, который исчез в миновавшем мраке: краски богаче, контуры выпуклее, размеры значительнее, — это новое целое, созданное из новых отдельных частей. И выздоравливающий наслаждается новым чувством, как ребенок. Он изменился, стал другим человеком с того времени, когда покинул мир, потерявший для него тогда весь рельеф, словно затертая монета. Все изменилось, мир стал прекраснее и он сам — лучше. И эта возвращающаяся жизнь подобна восходу солнца в день ранней весны, когда на ветках распускаются почки, раскрываются лепестки цветов и обнаженная почва выгладывает еще черным пятном из-под нежной зелени первой травы.
Но для него, сидящего изо дня в день у открытого окна, эти настроения принимали более глубокий оттенок. К нему возвращалась не только жизнь, но и страсть без волнения и муки, чистое счастье, ясная радость, открытое чувство найденного источника здоровья. Оно пришло, словно любовь, любовь к жизни, возникшая не из глубин его собственной души, — любовь, расцветшая вне его, как бы в другом существе, любовь к своей собственной жизнерадостности, расцветшая к той русой девушке в красном платье.
И постепенно он замечает, сначала смутно, затем яснее все вокруг: белые вершины гор в голубой теплой лазури, зеленое озеро с парусными лодками, распускающийся сад.
В своей дреме, полной покоя, без дум, он замечает, что все, что живет там вне его, смыкается теснее и теснее, срастается над ним в бесконечность, в которой он сам растворяется. И вдруг он чувствует, что он все это носит в себе. Все принадлежит ему — все окружающее сливается с ним, растет и вздымается в нем, вздымается теперь внутри него, словно поток, полный красок и соков; согревает его, стоит в центре его существа, словно картина, олицетворяющая его собственную, вернувшуюся жизненную силу. Центральной фигурой этой картины является девушка в красном платье с пышными русыми волосами.
И однажды утром, когда он проснулся, он почувствовал в себе такое ощущение, которое является после долгого пребывания в закрытом помещении, когда становится тяжело дышать и спешишь на воздух, удивляясь, что столько времени проведено взаперти. Какое-то неведомое ему чувство так сильно охватило его, что он вдруг ощутил четыре стены, замыкающие его одиночество, словно физический гнет. Что-то толкало его отсюда, тянуло его вниз, будто там находилась существенная часть его самого с которой он должен соединиться, чтобы почувствовать себя цельным, — нечто такое, что принадлежит ему, и что должно стать его собственностью.
Он быстро спустился по лестнице и очутился в темном прохладном коридоре. Кружилась голова и на мгновение стало темно перед глазами. Остановился и прислонился к стене и в то же время увидел вдалеке что-то красное, шедшее навстречу ему. С большим усилием попытался побороть головокружение и подойти к ней, но ему удалось пройти лишь несколько шагов. Снял шляпу.
— Mademoiselle Claire! — прошептал он мягким и тихим голосом и сам не знал, зачем произнес эти слова. А она быстро подошла к нему, к беспомощному.
— Вы еще слабы, — сказала она, взяла его руку и повела его к дверям.
Он не сказал ни слова, но почувствовал, как в нем разливается радость и теплая сила. Кажется, что он ее давно, давно знает. Хозяева сидели на тех же местах, занятые тем же делом, как тогда, когда он в первый раз зашел к ним. Старый господин с белой бородой крепко пожал его руку, а старая дама с локонами сказала ему несколько теплых слов, которые так обрадовали его, словно их произнесла его мать. Затем mademoiselle Claire повела его через салон в сад и усадила в кресло в беседке, окутанной зеленой листвой. Здесь он сидел, любуясь ею и роскошным видом гор и озера, а она молча суетилась вокруг него.