Кстати, его-то это моё молчание явно злило. Ударить меня первым он почему-то не мог, а на оскорбления я не реагировал, потому что всё, что он говорил про меня, было правильно. В конце концов он, устав меня полоскать, просто бросал, скривив рот: "Иди отсюда, раб!" - и я молча уходил. А он смотрел мне вслед почему-то полными бессильной злости глазами.
Но на этот раз всё было не так. Я понял, что будет не так, ещё когда он шёл навстречу - оттолкнулся спиной от стены, около которой меня ждал и пошёл. А потом он ударил меня кулаками в плечи и отшвырнул в нишу для боевого дежурного. Припёр к стене, и я увидел, что у него даже глаза белые, с плёнкой такой жутенькой, а в уголках губ - пена. Я и подумать ничего не успел, как выхваченный им стилет вонзился мне слева под рёбра - неглубоко, но ощутимо. От боли я вздрогнул, Клатс надавил сильней, и я прогнулся в сторону, ощущая, как эта штука (противно так, хотя уже почти не больно) вошла ещё немного глубже.
- Я тебя сейчас убью, - тихо сказал Клатс - тихо, но с такой яростью, что во мне даже проснулось любопытство: чего это он? - Только не сюда, не в сердце. Я тебе его воткну между ног, потому что ты не мужчина... да ты даже не девка, ты вообще не разумный, ты... ты... ты бесполая подстилка! Тряпка ты! Грязная тряпка! Ты трус, ничтожество ты, вот ты кто!
Рука, которой он меня припирал к стене, вдруг как-то странно дрогнула, и я удивлённо заметил, что в глазах у Клатса... поблёскивают слёзы. Правда. Слёзы.
И тогда я впервые с ним заговорил.
- Что я тебе сделал? - спросил я очень устало.
Рука снова дрогнула. Он отдёрнул стилет, током щёлкнула под рёбрами боль, и я ощутил, как по ним быстро потекла кровь.
- Ваши убили моего старшего брата, - сказал сторк и громко, яростно всхлипнул. - Утром пришло извещение... - он с видимым усилием задавил слёзы и снова ударил меня в плечо: - Я тебя убью, если ты скажешь, что я...
- Ну и убивай, - ответил я и сполз по стене, сел на пол. Сложил руки на коленях, посмотрел на него снизу вверх и повторил безразлично: - Убивай, что же ты? Не боюсь я. И сопротивляться не буду. Ни капельки. Убивай.
Он постоял растерянно, как-то удивлённо разглядывая меня сверху внизу. А потом сел - сбоку от меня, на корточки. Поиграл стилетом. Потыкал им в пол. Вздохнул - громко, длинно. Задумчиво проговорил:
- Я бы не стал, как ты.
- Наши бы не стали тебя мучить, - равнодушно ответил я.
- Врёшь. Ваши сажают пленных на колья, это все знают. И кожу с живых снимают. И...
- ...и дурак ты.
Сторк вспыхнул, стилет мгновенно оказался около моего горла. Я ухмыльнулся:
- Ну давай бей. Спасибо заранее. И сразу брат к тебе вернётся, самое главное.
- Не говори про него, - он убрал стилет совсем, в рукав формы. - Ты трус и предатель, - это звучало сейчас абсолютно никаким не оскорблением, а - самое страшное - простой констатацией факта. - А он герой. Я ещё подрасту и отомщу за него. Только воинам, а не трусам.
Это он меня уел полностью. Совсем. Я уронил голову - без какого-либо наигрыша - и сказал, сам не ожидая такого:
- Знаешь, как было больно?
Он промолчал. Сперва мне показалось, что сейчас Клатс просто встанет и уйдёт. Но он вдруг буркнул:
- Многие говорили, что это нечестная затея. То, что с вами сделали. Говорили: дурная затея. Просто кен ло Ваартне стал никого слушать. Его не очень любят. Но он тут командует.
- Мне от этого очертенеть как легче, - я подумал и предложил: - Хочешь, расскажу, что со мной делали? Послушаешь, порадуешься.
- Не надо, - ответил он угрюмо. - Ему говорили, что так недостойно поступать с детьми врагов. Мой дядя тоже говорил. Мой дядя - командир штурмового отряда. Но кен ло Ваарт и его не стал слушать.
- А где твой отец? - сорвалось у меня с языка. Клатс сделал какой-то странный жест: сперва левой рукой, потом - обеими. Увидел, что я смотрю непонимающе, пояснил спокойно:
- Убили нэрионы, которые воюют вместе с вами. Давно убили, я ещё маленький был. Им я уже отомстил. Дядя брал меня бомбардиром-наводчиком на свой штурмовик. Я разбомбил целую колонну, все видели... - его глаза сверкнули злой гордостью.
Я раньше тоже мечтал воевать и мстить. Подвиги совершать, защищать Землю... Я не сказал этого вслух. Зачем? Я вообще промолчал... А Клатс продолжал:
- Я... послушай... у вас есть такая девочка... её зовут Лен... м... Ле'а... нет... Ле-на. У неё волосы не как у тебя, а как мёд с цветов тока'анда... а, ты не знаешь; ну... как золото, понял? Только живое золото. Я заметил - она твоя, да?
- У меня нет ничего моего, - ответил я, чувствуя, как леденеют губы и начинает гудеть в висках. - Я раньше с ней дружил. А сейчас мы друг другу противны, ты что, не понимаешь? - во рту у меня был вкус чего-то омерзительного, хотелось сплюнуть. Я продолжал, чувствуя, как меня трясёт и почти физически ощущая - я всё глубже погружаюсь в помойную яму; вот сейчас я ещё сделаю пару шагов, меня накроет с головой, я захлебнусь и... и это хорошо: - И зачем спрашивать? Иди к ней в каюту, она сделает всё, что ты...
Тогда он меня ударил. Один раз. Второй не смог - я перехватил руку, не думая перехватил, как раньше в драках - и бросил его через себя в сторону, в стену. Но места было мало, и мы сцепились и заклинили, как пробка в бутылке; чтобы пошевелиться - нужно было отпустить врага, а делать этого ни я, ни Клатс не хотели. Мы зло дышали друг другу в лицо, пихались коленками, но потом Клатс выпустил меня первым и яростно, с хриплой одышкой, сказал, садясь:
- Не говори про неё так. Не говори про неё так.
- А то ты меня убьёшь, да? - я тоже сел, потрогал скулу. Клатс вдруг усмехнулся:
- Нет. Просто это нехорошо, так говорить.
- Это же правда.
- Даже если правда про неё - про меня это не так.
- Ты из-за неё ходишь на наши концерты?
- Из-за неё. Она не виновата.
- А я?! - вырвалось у меня. Клатс возразил:
- Ты был мужчиной. Ты должен был умереть, и всё.
Мне снова нечего было сказать. По рёбрам опять щекотно текло. Хотелось плакать. Мы помолчали - словно в перестрелке короткими фразами кончились все патроны и сейчас мы раздумывали, как воевать дальше... и можно ли дальше воевать?
- Мне было очень больно, - повторил я наконец. - Я не знал, что бывает так больно. Просто попробуй понять.
Это было жалко, постыдно - такая просьба. А к врагу - в тысячу раз унизительней. Да и по его глазам я видел, что он не понимает. Искренне не понимает меня. Но и насмехаться Клатс перестал. А я продолжал - уже с нежданно проснувшейся злостью:
- Думаешь, у нас в плену нет таких героев, как ты? Ваших? Дополна! Сидят и не чирикают!
В глазах Клатса мелькнула тень - мгновенная тень, опаска, и я понял неожиданно, что попал в точку: сторк думал о такой возможности и всё-таки боялся её. Но желание его высмеять мелькнуло тоже как эта тень. За что высмеивать? Во-первых, если даже он попадёт к нам, то никто не станет над ним издеваться. Низачем. Ни чтобы выведать какие-то тайны, ни тем более ради дурной прихоти. А во-вторых... какое у меня право над ним юморить? Ведь и среди наших большинство умерли, но не сломались. Может, и он такой. Даже наверняка такой же. Не всех же мерить по мне. По ничтожеству.
- Послушай... - Клатс помялся. - Признайся, что ты соврал. Разве у вас не казнят пленных?
- Нет, - покачал я головой. - Ну... я не знаю, ну честно - нет! - (раньше я бы сказал: "Честное пионерское!" - и взялся за галстук, но...) - Если только взрослый пленный и надо узнать какие-то секреты. Но и тогда не так... дворяне из сознания информацию достают, это почти всегда получается.