— Путь против всех остальных, — пробормотал почитатель Фрейра. — Да еще кое-кто из твоих друзей. По-моему, их двое против одного нашего…
— Ты расколол армию, — сказал гебридец с ладьи Магнуса. — Молодчина. Только, боюсь, ты поторопился…
— Машина была уже заряжена, — отвечал ему Шеф. — Мне оставалось только выстрелить…
Глава 6
Когда армия потянулась прочь от стен Йорка, с безветренного неба повалили густые комья снега. Ту армию уже не назвать было «великой». Великой Армии более не существовало. Та ее часть, что вышла из-под повиновения Рагнарссонам и не желала далее жить с ними в тесном соседстве, насчитывала двадцать больших сотен, или, по римскому исчислению, две тысячи четыреста человек. С ними по дороге шел длинный обоз, навьюченные лошади и мулы, тащились вперед скрипучие телеги, груженные доверху разным добром: бронзой и железом, кузнечными инструментами и точильными оселками, а также сундуками с местной дрянной монетой вкупе со скудной пригоршней настоящего серебра, доставшегося раскольникам после раздела награбленного.
С городских стен за их уходом наблюдали викинги, пожелавшие сохранить верность Рагнарссонам. Те из них, кто был помоложе и поретивее, провожали недавних товарищей издевками и гиканьем и даже запустили им вдогонку несколько стрел, попадавших в снег за спинами уходивших. Но раскольники не отвечали, молчали и их собственные вожаки — и молодые скоро потеряли задор. Поплотнее закутавшись в свои плащи и глядя на низкое хмурое небо, на подбитую морозом траву на склонах окрестных холмов, они с наслаждением возблагодарили судьбу за заготовленные на зиму поленья и хворост, за заколоченные ставни и не пропускающие сквозняков стены.
— К завтрашнему рассвету по сугробам идти придется, — заметил Бранд, замыкавший колонну на случай какой-нибудь непредвиденной выходки Рагнарссонов.
— Ты же норвежец, — сказал Шеф. — Уж ты-то не должен бояться снега.
— Я его и не боюсь, при условии, что морозы стоят крепкие. Но если снег выпадает и тут же тает, как в Англии, то это значит, что идти мы будем по колено в жиже. Люди устают, скотина выбивается из сил, а телеги вообще еле тащатся. А уж когда человек идет по распутице, он жрет за троих… Ты знаешь, за сколько времени бык проедает свой вес? Ладно, нам нужно отойти от них подальше. Никто ведь не знает, что у них на уме…
— И куда мы теперь направляемся? — спросил его Шеф.
— А я почем знаю? Кто вообще главный в этом войске? По-моему, все считают главным тебя…
Оцепенев от неожиданности, Шеф не смог выговорить ни слова.
Когда последние замыкавшие колонну воины скрылись за изуродованными остовами домов, Рагнарссоны впервые посмотрели друг другу в лицо.
— Скатертью дорожка, — проговорил Убби. — Меньше ртов кормить надо, меньше ручонок будут к добыче тянуться… Да и что такое несколько сотен сторонников Пути? Слизняки, белоручки…
— Вигу-Бранда еще никто белоручкой не называл, — заметил на это Хальвдан. После того holmgang'а нападки братьев на друзей Шефа находили не слишком горячий отклик в его душе. — И потом, он — не человек Пути.
— Какая разница, кто они такие? — сказал Сигурд. — Они для нас теперь враги. Самое главное, что нужно знать о человеке, — враг он или друг. Но пока мы не можем позволить себе разбираться с ними. У нас есть и другие заботы…
И он выразительно ткнул большим пальцем в скопление людей, выжидательно стоящих на стене в нескольких ярдах от братьев. То был архиепископ Вульфир со своими старыми друзьями-бенедиктинцами, среди которых сразу бросался в глаза своим сухопарым сложением и бледным цветом лица архидиакон Эркенберт, новоявленный хозяин монетного двора.
Ивар внезапно расхохотался. Братья смерили его недовольным взглядом.
— А кто говорит, что нам нужно будет с ними разбираться? Они унесли с собой собственное проклятие…
Вульфир, в свою очередь, не спускал хмурого взгляда с удалявшейся колонны.
— Ну что ж, половина своры сгинула, — промолвил он наконец. — Если бы они это сделали раньше, нам, пожалуй, не пришлось бы договариваться с остальными. Но теперь мы пустили их за наши ворота. — Он говорил на латыни, дабы до варварских ушей не дошло ни слова из сказанного.
— В эти дни смуты мы должны быть мудры, как змеи, и хитроумны, как голуби, — на том же языке ответил ему Эркенберт. — Мы еще одолеем и тех, и других. И тех, что остались за воротами, и тех, что из них вышли.