– Только двое, – сказал он, показывая два пальца. – На всех не хватит.
– Я не буду пить, – мягко сказал Ханд. – Я только посмотрю.
Вряд ли Пирууси удовлетворило это объяснение, но он промолчал, а старик пригласил всех усесться на ковер из шкур, подал каждому подставку для спины, сделанную из березовых сучьев. Он завел монотонную ритмичную распевку, время от времени ударяя в бубен. Где-то снаружи шатра ему вторил маленький барабан.
– Он призывает духов, чтобы они направляли нас, – пояснил Пирууси. – Сколько оленей ты хочешь за второй золотой браслет у тебя на руке? Я дам тебе целых двух оленей, жирных, хотя никто не дал бы больше одного.
Шеф ухмыльнулся и в ответ предложил заплатить три серебряных пенни за трех оленей, одно пенни потом возвращается назад в обмен на шкуры. Отметив с некоторым облегчением, что его гость не совсем безумен, Пирууси хихикнул и попробовал подкатиться еще раз.
Когда они пришли к окончательному соглашению – десять серебряных пенни и золотой перстень за пять оленей с возвратом шкур и за двадцать фунтов птичьего пуха для спальных мешков, – Пехто уже допел свою песню. С привычной, по-видимому, у финнов бесцеремонностью он высунулся наружу и принял из невидимых рук, оставивших в покое барабан, большой пышущий паром сосуд. Шаман поочередно зачерпнул напиток в четыре больших кружки из долбленой сосны и протянул их Пирууси, Карли и Шефу, оставив четвертую себе.
– Пейте, – сказал он на норвежском.
Шеф молча протянул свою кружку Ханду, который осторожно принюхался, окунул палец и облизал его. Лоб Пирууси прояснился. Наконец-то он понял, зачем нужен третий человек. Он пробует. Значит, одноглазый могучий вождь, раз у него есть пробовальщики отравы.
– Это вода, в которой сварили мухоморы.
– Это не опасно?
– Думаю, для тебя – нет. Ты привык к таким вещам. Полагаю, что и Карли вреда не будет.
Шеф вежливо поднял кружку в честь хозяев и сделал долгий глоток. Остальные сделали то же самое. Шеф обнаружил, что вежливым считается отпить треть, остановиться, выпить еще, снова остановиться и допить остаток. На вкус питье было затхлым, горячим, с легкой горечью, не слишком приятное, но лучше многого из того, что заставлял его глотать Ханд. Присутствовавшие немного посидели в молчании, погружаясь в собственные мысли.
Шеф ощутил, что душа его выходит через рот и устремляется наружу, сквозь стенки шатра, словно они прозрачные, летит на простор, и кругами, как птица, поднимается над темными лесами и заснеженными белыми равнинами вокруг. С интересом он заметил частично замерзшее озеро, лежавшее не очень далеко, по другую сторону леса – Кеолвульф оказался прав. Но интересовался этим его рассудок, а не его душа. Душа стрелой мчалась на запад. Быстрее мысли пронеслась она над сушей и морем, и в мир вернулся свет. В месте, где она очутилась, был еще вечер, а не ночь. И стояла осень, а не зима.
Это был Гедебю. Шеф узнал курган, на котором весной, сидя в ожидании ужина, увидел произошедшую много лет назад кровавую битву и жертвоприношение. Но мир, который царил в этих местах, когда ему явилось то ужасное видение, ныне исчез без следа. Ни деловитых пахарей, ни дымящих труб. У частокола расположился огромный палаточный лагерь, сотни людей собрались у городских стен. Это напоминало осаду Йорка, которую Шеф видел два года тому назад.
За исключением двух обстоятельств. Здесь были деревянные, а не каменные, римской постройки, стены. И оборонявшиеся не пытались отсидеться за ними. Многие вышли наружу, схватились с осаждавшими, дрались с ними на мечах, на копьях и боевых топорах, делали вылазки через специальные ворота и калитки, возвращаясь затем за частокол торопливо или с гордостью.
И все же здесь царила неразбериха, постепенно понял Шеф. Заметил это, и в нем выросла уверенность, что видит он не прошлое, не выдуманную историю и не то, что могло бы происходить. Виденное действительно происходило в тот самый момент, когда он сидел в шатре у финнов. Это было видение, но видение реальности, нечто такое, что не нуждается в истолкованиях.
Осаждающие старались установить катапульты – «мулы» – около кургана, на котором сидел Шеф. Обороняющиеся попробовали помешать им. Безуспешно. Но в сущности они ведь только хотели выиграть время. Услышав сигнал горна, защитники отступили. На стене, ближайшей к установленным осаждающими трем «мулам», показались шесть, десять, двенадцать простейших метательных машин, которые Шеф сам изобрел, вращательниц. Они стояли на платформах, пристроенных около бойниц в частоколе.
Катапульты окружили боевые расчеты, по восемь человек на машину, взялись за веревки. Длинные шатуны опустились, заряжающие вложили каменные ядра в петли, дернули рычаги вниз. Воины одновременно дернули за веревки – не совсем одновременно, с профессиональным интересом отметил Шеф, вечная ошибка недисциплинированных норманнов, – шатуны крутанулись, петли взметнулись вверх.
Град камней посыпался вокруг «мулов», каждый в десять фунтов весом, падающий по дуге высотой в две сотни ярдов, вполне достаточно, чтобы вмять шлем в череп, а череп в туловище. Но, увы, они падали только вокруг «мулов». Проблема с камнекидалками, сразу вспомнилось Шефу, состояла в том, что из них легко было прицеливаться по направлению, но очень трудно правильно определить расстояние. Камни летели по высокой дуге, а не полого. Хорошо против стоящего войска, особенно выстроившегося в колонну. А против точечной цели – все равно что целиться камнем в ведро с расстояния ярдов в тридцать.
Зрение Шефа словно бы обострялось, пока он смотрел. На стене он узнал выкрикивающего команды толстого, но крепкого человека – короля Хрорика, того самого, который продал Шефа в святилище Пути. Он носил серебряный шлем и раскрашенный щит. А командовал он – в далеком финском шатре в березовой роще Шеф захрипел от изумления – командовал он катапультером Лаллой, сбежавшим в Гула-Тинге. Так вот кто сманивал катапультеров за бешеные деньги!
Лалла, заметил Шеф, пытался установить «мула», а Эдви, другой дезертир, делал то же самое в десяти ярдах поодаль. Это у них не получалось. В отличие от сравнительно легких камнекидалок, работавших на мускульной силе, «мулы» делались из крепкого леса, чтобы выдержать удар шатуна. Их трудно поднять на высоту боевой платформы и после этого ничуть не легче установить. Но защитники установили машины на треноге, и теперь оба англичанина бегали вокруг, пытаясь управлять тем, что обычно требовало усилий всего расчета из восьми человек.
Они явно не успевали. Осаждающие… А кто были осаждающие? С ощущением прихода злого рока Шеф увидел, что по полю битвы движется Знамя Ворона, а вокруг него собрались все трое сыновей Рагнара. Даже на расстоянии неестественные, окруженные белками зрачки Змеиного Глаза, казалось, пронзали насквозь стены и оборонявшихся. Шеф прямо вздрогнул, когда взгляд Сигурда прожег его. Рагнарссоны скликали своих людей, собирали их для штурма, потому что знали…
Их «мулы» выстрелят первыми. Два «мула». В одну из машин попал камень из вращательницы, как раз в стопорный болт, и команда, потерявшая несколько человек, отчаянно пыталась разогнуть искореженный металл. Но и двух оставшихся «мулов» было вполне достаточно. Один ударил слишком низко, ядро скользнуло по склону земляного вала в основании частокола, отскочило и взвилось вверх. Другой попал точно, в одно мгновенье пробив брешь шириной до трех бревен. Воины Рагнарссонов устремились было вперед, но были остановлены и отброшены назад.
Далла наконец установил свою машину, закричал что-то королю Хрорику, который тоже заорал в ответ и плашмя ударил мечом Лаллу по плечу. Лалла пригнулся за катапультой, выкрикивая указания расчету – люди, кажется, пришли от них в полное замешательство, – стараясь правильно установить направление и угол прицела. Затем, снова получив удар от разгоряченного Хрорика, он дернул пусковую скобу.