Летчик уверенно вел машину вперед, но вскоре радист доложил, что рация неисправна.
– Ее можно отремонтировать только на земле.
Ничего не поделаешь! Не хотелось Головину возвращаться, но, помня наказ Отто Юльевича, он развернулся и полетел обратно.
Вскоре показался холмогорский аэродром, и машина пошла на посадку. Подруливая к месту стоянки, Головин неожиданно заметил впереди человека, удивительно похожего на его механика.
«Ведь до чего поразительно бывает сходство!-подумал летчик.-Ну прямо точная копия Терентьева».
В этот момент к двойнику Терентьева подошел двойник второго механика.
«Что за наваждение!-недоумевал летчик.-Что это? Мои механики или арктический мираж?»
«Арктический мираж» оказался действительностью. Когда Головин подрулил к стоянке, его встретили механики. Головин не знал, что и думать. «Как это я умудрился потерять их?»-гадал он.
Дело объяснялось просто. Когда раскачивали машину, механики вылезли из кабины, чтобы помочь. Головин и Волков, сидя в носовом отсеке, не могли этого видеть, а Стромилов был настолько занят своей рацией, что совсем не замечал окружающего. Когда машина, наконец, тронулась с места, Головин пошел в воздух. Крики провожавших и размахивание руками он принял за выражение радости по поводу удавшегося старта и пожелание счастливого пути. И если бы Головин не был вынужден возвратиться, пришлось бы ему после прилета в Нарьян-Мар решать задачу: каким образом механики исчезли в воздухе.
Нам на больших кораблях в этот день вылететь так и не удалось.
* * *
Было пасмурно. На землю спускался туман. И несмотря на то, что в Нарьян-Маре погода была хорошая, я считал, что лететь еще рано.
– При такой видимости, - сказал я, - мы можем потерять друг друга. Кто знает, какие могут быть последствия. Лучше подождать хорошей погоды.
– Кто это тут проповедует осторожность! Ах, это Водопьянов!-насмешливо протянул Спирин.-Давно ли ты стал таким предусмотрительным? Насколько мне известно, раньше ты летал в любую погоду.
– Я и теперь летаю в любую погоду, если это нужно. Конечно, когда мне приходилось возить из Москвы в Ленинград матрицы «Правды», я не размышлял о погоде. К пяти часам утра я должен был доставлять матрицы на ленинградский аэродром. От этого зависел своевременный выход газеты. А сейчас дело другое. Задание у нас, правда, исключительное, однако оно не связано с точными сроками. Какое же мы имеем право рисковать собой, машинами, исходом экспедиции?
Незадолго до нашего вылета со мной беседовал товарищ Молотов. Он очень интересовался ходом подготовки, расспрашивал о мельчайших деталях и, прощаясь, несколько раз повторил: «Не торопитесь».
Я хорошо помнил его мудрый совет. Помнил я и наказ В. В. Куйбышева, данный мне перед полетом в ледовый лагерь Шмидта. Да и собственный опыт убедил меня в том, что надо уметь не только летать, но и ждать.
* * *
Снег на аэродроме рыхлый, вода просачивается. Интересно проверить, как бежит самолет по такому снегу. Прошу одного из летчиков подняться на машине «У-2». Тот запускает мотор, дает полный газ, но лыжи совсем не скользят. Летчик не успевает опомниться, как хвост машины поднимается и она становится на нос.
Дзердзеевский, наконец, сообщил нам радостную весть: завтра предполагается улучшение погоды, надо готовиться к вылету.
Утром немного подморозило, и машины одна за другой поднялись в воздух. Спирин определил направление ветра, снос, путевую скорость. Мы легли на курс.
Долго гостили мы в Холмогорах. Только на одиннадцатый день раскрылись «ворота в Арктику». Что-то ждет нас в Нарьян-Маре?
Летим на северо-восток. Интересно наблюдать, как постепенно меняется картина под крылом самолета.
Появляется длинная белая полоса – река Мезень. Она окаймлена зеленью соснового леса, пятнами озер и болот. Впереди темнеет море.
Ветер боковой, попутный. Путевая скорость двести одиннадцать километров. Самолеты сносит к морю. Ориентира, кроме Мезени, нет. Курс держим по компасу.
Прошли Мезень. Лес встречается все реже и реже, попадаются кустарники. На белом фоне разбросаны редкие зеленые островки. Но вот и они исчезли, началась тундра. Огромное пространство затянуто снежной пеленой. Нет ему ни конца, ни края. Небо закрыто сплошными серыми облаками.
Проходим над Чешской губой. В прошлом году, во время моего полета на Землю Франца-Иосифа, она была покрыта льдом, и ее с трудом удавалось отличить от тундры. А теперь сильные ветры вынесли лед в море.