— Ух ты, фигурка, а не сборная, — довольно прошептала она фразу из детства. И да, на ладонь девушки выпала фигурка из неведомой коллекции. Это была серая полосатая кошка в платье. Серьезная мордочка, большие глаза, длинное синее пластиковое платьице. Одной лапкой она прижимала к боку книгу, в другой держала жезлик с прозрачным, из красивого стекла, шариком. Микаэлла нежно погладила кисюльку. И снова вспомнила Тошку.
«Тоша, прости, что мы тебя оставили тогда здесь! Я ничего не решала, я была слишком маленькой! Как ты тут выжила? Тридцать лет…» Логики в своих мыслях Микаэлла не искала. Веки её чуть отяжелели. А книга у кошки напомнила еще что-то: «Она может быть и учительницей! Как я. Да, я же учитель? Сейчас же каникулы, да?» Мозг снова заглох, стал ватой при этих мыслях. Зато, когда Мики дотронулась до шарика на жезле, он засиял ровным молочным светом…
Глава 3. Встречи, как в кино
Свет от кошки разливался по затененной кухне бледным, похожим на лунный, ореолом. Микаэлла не выронила чудную игрушку с совсем не игрушечной деталью, а, наоборот, прижала к груди. «Лунные» лучи, как лазер, просвечивали даже сквозь ее ладони. «Я искала свет — и вот он. Да, я учитель и люблю кошек, так что, это мой свет», — подумала Мики, и свежий ветер из-под лестницы снова занял все её мысли… Осторожно коснувшись шара, Мики увидела, что свечение гаснет, и чуть не вскрикнула от страха его потерять. Но еще одно касание — и снова почти луна. «Главное, работает, сияет, а что там за батарейка — узнаю позже. Неумно, но тьмы вокруг слишком много».
«Протокол» выхода в коридор уже был готов. Встать. Проверить карманы. Умыться. Выйти. Прислушаться тщательно. Закрыться. Отойдя от блока на два шага, Мики подумала было о том, что событий и существ вокруг как-то много, всех законов этого места она не знает, но: «Прятаться без прямой угрозы больше не хочу. Я слишком много пряталась от жизни, потратив годы на возвращение к ней», — и девушка медленно, глубоко дыша животом, подошла к черному провалу лестницы.
На этот раз, переступила порог она легко. Ветер так же поддувал, но стука каблуков слышно не было. Страха в биении сердца — тоже. «Потому что у меня сила просвещения!» — мысленно воскликнула Мики и, протянув вперед руку с фигуркой, коснулась пальцем шара. И — да! Бело-голубой, слегка радужный по краям, поток света залил лестницу вверх и вниз, рассеивая мрак и обнажая простые щербатые каменные ступени и скользкие перила. Вверх лестница уходила на бесчисленное количество пролетов, но туда Мики было и не надо.
«Четыре ступеньки, пять… Иероглифов и пятен от крови на стенах нет… Десять. Поворот. Куда делись каблуки? Как пахнет свежестью, дверь точно открыта. Может, побежать уже, зажмурившись? Нет, лучше осторожно. Вот и еще ступеньки прошла. Два пролета — и улица…»
Но шорох снизу придавил ступни Мики к полу. Это не было шарканье. Не были лапки кошки или «большого Уха». Просто будто человек прислонился к стене. Цокнув каблуками.
«Свет мой оно уже все равно там заметило. Вперёд, Мики, и в ужастиках бывают хэппи-энды. Редко…»
Мики увидела её, едва повернула на следующую лестницу. И ОНА сразу повернула голову, уставившись на Микаэллу со скучающим видом. Они узнали друг друга. Хотя там, откуда приехал автобус и где были смартфоны, она уже должна быть старше, волосы её не были черными. А хоть Мики и помнила такое же вульгарное каре, довольно точеное лицо и большие очки, не помнила, чтобы эта… женщина носила черную мини-юбку, кожаный микро-топ и лаковый красный жакет. Как сейчас. И не сидела на корточках у обшарпанной стены, будто эпизодический персонаж дешевого боевика, из злачного квартала. Но это была она. И неприятное, утомительное, хоть и смахивающее на облегчение, чувство, нахлынуло на Мики. «Я же тебя почти забыла, палач моего детства! Что ты тут делаешь?» И произнесла это вслух.
— Что ты тут делаешь? — Мики остановилась на середине последней лестницы. Серовато светящийся проем пожарной двери был совсем близко, сразу за углом, где «уселась, эта…»
— О, какие люди. А ты сама? — она встала, цокнув каблуками высоченных черных шпилек, и уперла руки в бока. Получился карикатурный маскот «лихих 90ых». — Выросла!
— Да, выросла, — Мики поняла, что не собирается бить её ногами, но с презрением в голосе ничего сделать не могла. — А ведь из-за тебя, в том числе, я не хотела взрослеть. Как думала о браке, о сексе, о коротких платьях, так частенько тебя вспоминала.
Она развела руками:
— Извини. Мне тоже потом досталось. Тебе рассказывали, наверняка…
— О да, — Микаэлла покивала, глядя на кошечку в своей руке. — Поэтому и не бью тебя головой об пол.
Потом молча подняла глаза и уставилась ей в лицо. Но ненависти внутри действительно не было. Её пыльный контур осыпался в душе, едва Микаэлла до него дотронулась. Но от её взгляда эта, чье имя Мики принципиально забыла, опасливо поморщилась и сказала:
— А могла бы, маленький волчонок.
— И что хорошего? — Мики огорченно вздохнула. — Не хочу с тобой больше говорить никогда, но, повторюсь, что ты тут делаешь?!
Она манерно развела руки:
— Не знаю. Спустилась покурить. Такой хаос…
— Знаешь, ненавижу курение, в том числе, из-за тебя, — Микаэлле надоело стоять на месте, и она осторожно шагнула вперёд. — Впрочем, хоть какая-то польза,
Мики остерегалась не «мадам в мини», но вывертов этого Места. Мадам же, наоборот, резко пошла к лестнице наверх. Пройдя в полуметре от Мики, которая отшатнулась, но снова не захотела ни пощечину отвесить, ни прочесть монолог, вцепившись в волосы. Цокали каблуки. Символ продажности и беспринципности, которыми стращали маленькую Микаэллу.