— Знаешь, — сказал он, хоть и не глядя на меня, но явно обращаясь ко мне, — была у меня девушка…
Водитель неожиданно резко затормозил, и мы с Филимоновым ткнулись шапками в ветровое стекло.
— Ты что? — спросил Филимонов, поправляя шапку и взглядывая на водителя.
— Судорога… — лишь бы что-то сказать, промолвил водитель,видимо, как и я, пораженный филимоновским вступлением.
— Останови машину, да пойди промнись, — сказал Филимонов, — так мы рожи себе в кровь поразбиваем.
— Прошло уже… — пробормотал водитель.
— Да, так вот, была у меня одна девушка… — продолжал Филимонов.
Водитель опять притормозил.
— Ты что, издеваешься, что ли? — опросил Филимонов совершенно серьезным тоном.
— Бугор… — смущенно пробормотал водитель.
— До сих пор и бугры были, и кочки, так ведь нормально ехали. Пойди промнись…
— Дороги-то нет… — нехотя сказал водитель. — Разве это дорога?
— Да… Девушка, понимаешь… Такая дивчина, скажу тебе, — помолчав, проговорил Филимонов, — с косами, Ниной звали…
Филимонов надолго затих.
— Померла, что ли? — не выдержал водитель.
Филимонов не ответил, каким-то странным, надтреснутым голосом продолжал:
— Воевали в одном отряде, в двадцать девятом году, басмаческую шайку ловили. В Ферганской долине. Стреляла не хуже меня, в седле держалась по-кавалерийски, а сама была тоненькой, легонькой… — Филимонов опять замолк.
Я покосился на него. Он глядел прямо перед собой.
Водитель затормозил, наверное, тоже захотел посмотреть на Филимонова. Нас вновь кинуло на стекло.
— Да ты что, черт… — своим обычным, до последней нотки трезвым голосом воскликнул Филимонов.
Водитель молчал.
— Ручей крутит… — пробормотал он с запозданием.
— Наскочили мы на засаду, — заговорил Филимонов, — положили коней… Рядом со мной стреляла, в горячке я и не приметил, как затихла. После боя поднял, не дышит уже… Пуля прямо в лоб, в самую середину. Не пряталась, стреляла до последнего вздоха… Жить мне тогда не захотелось, не знаю, как и выкарабкался, еле опомнился.
— Да, повоевали люди… — сказал водитель. — И там сейчас, на материке, наступление идет… А у нас ни тебе выстрелов, ни тебе сражений…
Мы надолго замолчали.
Как я заснул, не помню. Проснулся от сильнейшего удара головой в ветровое стекло. Филимонова тоже ударило. Оба мы сползли с сиденья. Упершись руками в край свекла, сдвинулись на место. Прямо против машины в каком-нибудь метре от радиатора ослепительно светилась мраморная в обхват колонна. Пригляделся, увидел, что это ствол лиственницы, забитый снегом. Вовремя мы остановились! Водитель сидел, привалившись к спинке и запрокинув голову.
— Дальше не поеду, — сказал он. — Заснул вместе с вами… Машину разобью, вас угроблю. Спать надо.
XII
Мы молчали, все еще приходя в себя. Водитель был в том же положении, с откинутой головой, будто спал.
— Нет, поедешь, — вдруг зло сказал Филимонов, — еще как поедешь.
— Не поеду!
— Ну-ка, вылазь, — приказал Филимонов. И тон его голоса, и неправильно произнесенное слово говорили о том, что он готов сейчас на все.
Шофер рывком оттолкнулся от спинки, открыл дверцу, выбрался из-под руля на подножку и спрыгнул в снег.
Мы также вышли на снег. Сзади нас стояла вереница машин, длинные иглы света прорезали затихшую, припорошенную снегом тайгу, звонко разносились голоса людей.
— Что там у вас? — крикнул кто-то.
— Умоемся и поедем, — ответил Филимонов без малейшего сомнения в голосе. — Ну-ка, давай… — негромко сказал он водителю и сам зачерпнул пригоршню снега.
Мы принялись ожесточенно «умываться» колючим снегом, вытерли намокшие лица шапками. Остатки сна слетели, я забрал в легкие побольше свежего воздуха. Хорошо!
Шофер не пытался протестовать, молча влез в машину. С шумом захлопнув дверцы, он слегка сдал машину, объехал лиственницу, и покатили дальше.
В середине ночи опять начал одолевать сон. Филимонов чертыхался, ерзал на сидении, и в конце концов, увидев в свете фар наспех сколоченную халупу дорожников, распорядился подвернуть туда. Лучи прожекторов выхватили из темноты развороченный вокруг гусеницами тракторов снег, обрывки стальных тросов, железные бочки с горючим, черные пятна, оставшиеся от костров, которыми разогревали моторы и коробки передач.
— Часок отдохнем и дальше, — сказал неугомонный Филимонов.
Мы вошли в халупу. Теплый спертый воздух, как вата, окутал нас. Кто-то чиркнул спичкой. Неверный огонек осветил вповалку спящих на замызганном полу людей. Начали пристраиваться, где могли, раздвигая спящих, бросая на пол кто чем богат — телогрейки, тулупы, полушубки. Сон у меня пропал, я вышел наружу. Моторы заглохли, фары погасли, ночь скрадывала очертания машин. Люди разбрелись, кто куда — в халупу, в кабины машин, где грели неостывшие моторы. Лишь неподалеку от меня стояли двое и негромко разговаривали. Знакомые мягкие интонации голоса одного из них поразили меня. Я приблизился и заглянул в его лицо. Призрачный свет ночи, неизвестно откуда берущийся, обрисовал скуластое лицо с удлиненным разрезом глаз и широким переносьем.