— Держи! — раздался из трюма отчаянный возглас Федора.
И вслед затем прямо в люк, минуя трап, прыгнул человек. Из темноты трюма послышались глухие удары о елань от падения человеческих тел, и канат, срывая нас с ног, скользнул в люк. Ящик внизу глухо ударился о елань, затрещали доски и все смолкло. Мы кинулись в трюм. Неподалеку от ящика лежали двое, ощупывая головы и бока. Оказалось, что в тот момент, когда ящик стал вырываться из наших рук, в трюм прыгнул Данилов и своим телом вышиб Федора из-под ящика.
Стариков стоял и молча глядел на поднимавшихся матросов. Данилов прошелся по трюму, прихрамывая и держась обеими руками за коленку. На лбу Федора блестела изрядная шишка.
— Как бы не Данилов — хоронили бы вы меня… — угрюмо сказал он, потирая голову. — Одна бы труха осталась…
Стариков пошел к трапу. На первых ступеньках остановился и, повернувшись к нам, сказал:
— Все! Идите по домам, потом когда-нибудь вытащим… — А вы, — он оглядел пострадавших, — в больницу сейчас же… Садитесь на катер, я пока с грузом на берегу разберусь.
Стариков не стал дожидаться, что мы на это скажем, и поднялся на палубу. Федор прислушивался к шагам начальства над головой по стальной палубе, и едва звон металла затих — Стариков ступил на трап, — оглядел нас непримиримым взглядом и проговорил отчаянно злым, осипшим голосом:
— Идите наверх, опять беритесь за канаты и тащите… Все отседа к чертовой матери…
Мы — и Кирющенко в том числе — покорно двинулись наверх. Кажется, люди и впрямь остервенели, через десять минут злополучный ящик с печатной машиной стоял на палубе. С берега прибежал Стариков, грубо выругался — никогда до того я не слышал, чтобы он ругался — и погодя немного сказал:
— Молодцы!
Федор молча повернулся, глянул на меня, пробормотал:
— Получай свою типографию, герой! — и, усмехнувшись, пошел к борту на катер.
Луконин деловито огляделся вокруг, сказал, что надо будет собрать побольше трапов, положить один на другой и тогда только стягивать ящик на берег.
— Не убежит, завтра возьмемся… — добавил он.
Стариков смотрел вслед Федору и покачивал головой. Наконец сказал:
— Плывите, пришлете катер за мной, — и пошел опять на берег к грузам.
Грузчики, повеселев, шумно переговариваясь о том, как типография не давалась и как все-таки с ней сладили, пошли садиться на катер. Редактор Рябов, в помятом кителе, с выбившимися из-под шапки и прилипшими к потному лбу волосами, по пути на катер подошел ко мне и негромко сказал:
— Без этого синеглазого не вытащили бы, и газету не на чем было бы печатать. Поговори с ним, дай зарисовку в первый номер.
— Да! Вот так Федор! — сказал я. — Только сейчас он не станет разговаривать.
— Это верно, — согласился Рябов. — Почему-то обозлен на всех. Странный человек… — задумчиво проговорил он и отошел от меня, смешался с толпой грузчиков у борта, дожидавшихся своей очереди спуститься на катер.
Никто из команд судов не успел перейти в дома на берег, катер опять развез нас по пароходам и баржам. Луконин, Федор, я и еще несколько человек первыми высадились на «Индигирку», стоявшую уже в протоке. Спать, спать… Я отправился без ужина в свою каюту и, не раздеваясь, тяжело повалился на койку. Кто-то постучал в дверь.
— Входи, — пробормотал я, не поднимаясь с койки.
Дверь скрипнула. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, немного повернулся и одним глазом покосился на вошедшего. В каюте, прикрыв за собой дверь, стояла Наталья. Не по размеру большая телогрейка обвисла на ее плечах. Девушка смотрела на меня немного испуганно и молчала. Я медленно поднялся, сел на краю койки, потирая глаза.
— Извини, — сказала Наталья, — я ненадолго, сейчас уйду…
Я молчал, тупо уставившись в пол, не находя в себе силы подняться.
— Садись, — сказал я.
Наталья покачала головой.
— Что у вас произошло на барже? — спросила она.
— Федора чуть не придавило… — безразлично, все еще в полудреме сказал я.
— Боже мой!.. — тихо проговорила Наталья. — Как же так? Он ничего не говорит…
— Ящиком с печатной машиной… Данилов спас Федора… Если бы не Данилов…
Я испытывал странную физическую боль оттого, что мне не дают заснуть. Наталья смотрела на меня болезненным, страдальческим взглядом.
— У него несчастная судьба… — проговорила Наталья. — И еще это…
Сейчас мне было все равно, какая судьба у Федора. Сквозь не отпускавшую меня дрему я смутно вспоминал, что Рябов просил меня поговорить с Федором, написать о нем. Постепенно я стал засыпать, теряя представление о реальности, и очнулся, когда подбородком коснулся груди. Вздрогнул, выпрямился, у двери никого не было, Наталья ушла. Я с облегчением повалился на койку.