— Не боюсь, — сказал я, но слова его меня тем не менее заставили призадуматься. Я знал, что обидеть Коноваленко было нехитро и тогда все мои благие намерения доказать Коноваленко, что его не отталкивают, «принимают», рухнут, да еще неизвестно, с каким треском.
— По глазам вижу, что боишься, — сказал Коноваленко. — Дай срок, надумаю — приду, не надумаю — не приду, ты уж как-нибудь без грешника обойдись…
Кирющенко я все же сказал, что пригласил в числе других в драмкружок и Коноваленко. Мне казалось, что Кирющенко не обратит на мои слова никакого внимания, но он нахмурился и некоторое время молчал.
— Так-то оно так… — произнес Кирющенко. — Как бы не сорвался: кинется в запой, ничем его не удержишь, сраму не оберешься. Не стал бы я его на сцену тянуть. Ну, пришел бы сам, подумали бы, как быть, а теперь что?..
— А вы бы сами взялись за этот драмкружок, — сказал я без всякого почтения.
— А чего ты явился за советом? — резонно заметил Кирющенко. — Сам решил, сам и отвечай.
Прошла потом еще неделя, прежде чем выяснилось, кто же придет на первое занятие. Коноваленко среди согласившихся не было. И вот вечером в палатке возле докрасна раскаленной бочки собралось человек восемь крепких парней в телогрейках, затертых машинным маслом. Гринь уселся на первой скамье и, сняв меховую ушанку, с интересом ждал, что будет. Позднее всех пришел Данилов, сел в отдалении в пустом зале, не сняв даже шапки. Я попросил его сесть ближе, но он сказал, что в драмкружке не будет, просто зашел посмотреть, и я оставил его в покое.
По моему предложению решили поставить сокращенный вариант какой-нибудь пьесы со стрельбой и военными приключениями. Сокращать и дописывать, как нам надо, согласился я, поддержанный обещаниями помогать мне в этом деле.
Оставался один неясный вопрос: кто будет исполнять женские роли. Я сказал, что надо поагитировать жен затонцев.
Из глубины палатки послышался раскатистый смех. В полутемном зале среди пустых скамеек поодаль от Данилова расположился, закинув ногу на ногу, старпом Коноваленко с самокруткой в кулаке. Как он там оказался, когда вошел, я не заметил.
— О-хо-хо!.. — покатывался он вперемежку с надсадным кашлем. — Ох-хо-хо!..
— Чего вы? — спросил Гринь, вставая и поворачиваясь к нему. — Предложение у вас какое или вы, извиняюсь, просто так скалиться сюда явились? Смех смехом, — добавил он, явно заинтересовавшись странным поведением старпома, — а где предложение? Вопрос важный.
— Допустим, Гринь, ты женился. Хотя где тебе тут откопать достойную невесту, ума не приложу. Ну, допустим.
— Ну так что? — спросил Гринь с обидой в голосе. — Запросто может случиться, мало ли какие неожиданности бывают в моей жизни.
— Правильно, ты без неожиданностей не можешь. Так ты пустил бы тую свою бабу в этот вертеп? — Коноваленко сделал жест рукой в нашу сторону. Я успел немного узнать Коноваленко и понимал, что без преувеличений и острых словечек обходиться он не умеет, и потому обижаться на его восклицание не стал. — Они бы ее тут в два счета обработали, — продолжал он. — Глянь на Андрея, как у него глазищи разгорелись. Глянь-ка! Тигра!
Андрей, всем было известно, парень въедливый и скорый на слово, видимо, от неожиданности, растерялся и молчал. Недавно, узнав про драмкружок, он спросил, можно ли ему участвовать, и, услышав, что можно и что я даже буду рад, сказал, что моя радость тут ни при чем, одолжений ему не надо. Теперь же он безмолвно уставился на Коноваленко.
— Смотри-ка, зеленым огнем горят, — продолжал Коноваленко, видимо, была у них какая-то застарелая вражда. — Что, не нравится? А как ты других не за што не про што честишь?
Андрей шальным взглядом окинул обидчика и неприятным, скрипучим голосом процедил:
— На себя бы в зеркало посмотрел… — И вдруг воскликнул: — Пьянствуешь и молодых ребят к тому подбиваешь. Так у тебя есть практическое предложение или ты сюда закатился языком молоть?
— В самом деле, Коноваленко, — сказал я, безуспешно стараясь рассердиться. — Мы делом заняты, а вы…
Коноваленко поднялся со своего места.
— Да, имеется практическое предложение, — изрек он.
— Ну тогда иди сюда поближе и выкладывай, — сказал Андрей отчаянно скрипучим голосом, напоминавшим теперь звук циркульной пилы, врезающейся в доску.
— Не с тобой разговор, — преспокойно оборвал его Коноваленко, — я из комсомольского возраста Давно вылупился…
Гринь поддержал Андрея: