— Спокойной ночи, — сказал я. — Спасибо, что предупредил.
Я догадывался, о ком идет речь, кому быть недовольным мною». но предположения свои не высказал, не хотел ставить Коноваленко в сложное для него положение. Мы стояли друг против друга и почему-то не уходили.
— Да-а… — протянул Коноваленко. — Бежать мне надо отсюда…
— Бежать? — изумился я. — Но почему?
— Соткнемся мы когда-нибудь и с Кирющенко и с тобой. А у меня, видишь ты, остатки совести еще, оказывается, сохранились...
— Да зачем же нам «стыкаться»?
— Зачем? — Он иронически хмыкнул. — Жизни ты не знаешь, вот что я тебе скажу. Она, жизня-то, нас с тобой не спрашивает, сама распоряжается. Хуже худшего посередке между драчунов: и с вами у меня не получается, и по-старому неохота. Сорвусь на чем-нибудь, вот мы с вами и соткнемся. Так что лучше бы мне подаваться отсель, прав Кирющенко… Ну, бывай, — решительно бросил он. — Смотри Поосторожнее ходи! Может, дело тут в твоем драмкружке, не понравилось кому-то, что ты с этим драмкружком в чужие дела залезаешь, понял? Слышал, в Абый собираешься, оно и к лучшему, страсти поулягутся. Ну, бывай! — еще раз энергично воскликнул он и, повернувшись, быстро зашагал вниз по тропке.
Утром я узнал, что геологи едут на Аркалу на следующий день, и отправился к Гриню. Чем скорей развязаться с поездкой в Абый, тем лучше, драмкружок теперь приобрел для меня важное значение. Выслушав меня на конном дворе, Гринь с готовностью сказал:
— Лошадку, розвальни и кухлянку из собачины вам выделю. А возчика как? Человек вы образованный, сами управитесь.
— А если с возчиком?.. — робко сказал я. — Мало ли, дороги настоящей нету…
— Я, извиняюсь, побоялся: еще обидитесь, человек вы самостоятельный. А раз сомневаетесь, то лучше одному не ездить, разные истории у нас приключались, как говорится, от греха подальше. Один раз, был случай, под лед, извиняюсь, сани провалились… Ну, вы человек непьющий, чего вам, извиняюсь, головой в прорубь кидаться? А в случае чего — и выплывете, какой может быть разговор. Выделю я вам Данилова, из местных, к тайге привычный, матросом плавал, сейчас у меня в обслуге, подвозит к общежитиям дрова и воду. За сутки обернется, никакого урона не будет.
Я обрадовался:
— Как раз кстати, я с ним еще на пароходе хотел поговорить и все нет случая.
— А поговорить надо, — сказал Гринь. — Спрашивал я его откуда, почему к нам пришел, — молчит. Чем-то я ему не приглянулся. Местным я как отец родной, они про то знают и уважают. Взять хотя бы Машу, уборщицу с «Индигирки». И угол ей нашел, и в обиду парням не даю, и добрым словом поддержу… А этот смотрит — будто я вражина какая…
— Странно! — сказал я. — Данилов, по-моему, хороший человек, Гринь оглянулся, наклонился ко мне и негромко сказал:
— Один раз повстречал меня, когда я в белом медицинском халате от ямы с зайцами возвращался. С того времени и залютовал. Может, он к этим зайцам зацепку имеет? — Гринь ждал, что я скажу, но у меня не было ни малейшего желания ввязываться в историю с зайцами, и я промолчал.
— За дорогу перемолвитесь словечком, — продолжал Гринь, — душу ему отогреете. Так что завтра с утра, как геологи на оленях поедут, лошадь будет подана к редакции. В компании веселее ехать, хотя, конечно, одно дело лошадь, а другое — олени…
На том мы с Гринем и расстались. Весь вечер в одиночестве я вычитывал гранки и, уходя к себе в палатку, положил их на стол редактора. Дело сделано, можно с легкой душой отчаливать.
Часть вторая
I
Розвальни с рыжей кухлянкой на сене уже стояли, когда утром я подошел к редакции. Рябова еще не было. В углу комнаты типографии, прислонившись спиной к бревенчатой стене, сидел на корточках Данилов и, не отрываясь, следил, как Иван быстрыми движениями берет из кассы нужные столбики шрифта и складывает из них строчки — набирает статью. Оказалось, что олений караван с геологами рано утром прошел мимо окон редакции.
— Как можно дорога спутать? — сказал Данилов, отвечая на мри сомнения, сумеем ли мы одни найти путь до Абыя. — Ты не слепой, я не слепой… Давно тебя жду, много спать плоха…
Кухлянка надевалась через голову, как мешок, с непривычным делом я справился довольно быстро, и мы тронулись в путь. Я сидел спиной к передку, дорога позади розвальней все текла и текла назад. В отполированных полозьями колеях жарко отсвечивала заря, а мороз острым жалом резал лицо. Рядом со мной — спина к спине — сидел Данилов. Холод постепенно стал проникать к ногам, под кухлянку, студеная полудрема охватывала меня, и говорить с Даниловым и даже шевелиться не было желания.