Я опустил голову и побрел к своей палатке на краю поселка.
За спиной у меня послышались чьи-то поскрипывающие на смерзшемся снегу шаги. Некоторое время я шел, не обращая на них внимания. Точно кто-то толкнул меня, и я, вспомнив предупреждение Коноваленко, обернулся. За мной торопливо шагала женщина в зимнем пальтишке. Я узнал Наталью и устыдился невольного своего страха. Она нагнала меня, выбившиеся из-под шарообразной из пушистого меха рыси шапки прядки ее волос стали белесыми от инея.
— Ждала тебя, совсем замерзла, — сказала Наталья, — не хотела, чтобы меня увидели у вас в клубе. — Она помолчала и совсем тихо произнесла: — Я больше не буду ходить на репетиции…
Я стоял перед ней и молча смотрел себе под ноги на едва искрившиеся кристаллики снега.
— Так я и думал… — наконец сказал я.
— Федя совсем не такой, как ты считаешь, — заговорила Наталья, поняв, что я догадываюсь, в чем дело. — Никто его как следует не знает, его считают грубым, отчаянным. Он просто перестал верить людям, вот и все… Вот и все, — повторила она. — Я не могу с вами там… — Она кивнула в сторону длинной палатки, очертания которой тонули во мраке ночи.
— Ладно, — сказал я, — не можешь, так не можешь. Мне тоже все равно, пропади пропадом этот драмкружок, насильно ничего не сделаешь…
Я повернулся и пошел к своей палатке. Через несколько шагов что-то заставило меня остановиться и оглянуться. Наталья, не двигаясь, смотрела мне вслед.
— Иди, — сказал я, — чего ты стоишь? Никому из вас нет дела…
Наталья быстро пошла прочь, и я зашагал к своей палатке. За моей спиной хрустко поскрипывали в снегу ее удаляющиеся шаги.
V
У палатки я почему-то погрозил кулаком продолжавшему бушевать над головой северному сиянию. В матерчатой комнатке моей было почти так же холодно, как и на улочке, материя наружной стенки обжигали пальцы, и лишь стенка между моей и соседней комнаткой, где слышались громкие возгласы и звон бутылок, и не холодила, но и не грела. Там шел пир по какому-то случаю, а может быть, и просто так.
Я опустился на топчан и, не раздеваясь и не снимая меховой ушанки, уткнул локти в колени и подпер руками в рукавицах щеки. Под подушкой рядом со мной завозилась Пурга, пушистый, похожий на шар, щенок лайки, которого я приютил у себя. Когда я в пер-' вый раз оставил Пургу одну, уйдя в редакцию, она, видимо, возмущенная предательством, скинула подушку на фанерный пол, стянула туда же одеяло, разодрала своими крохотными зубами его край, сбросила с тумбочки на пол и растрясла пачку какао «Золотой ярлык», засыпав коричневым порошком всю комнату. Потом, привыкнув, стала в мое отсутствие забиваться под подушку, где я и находил ее, теплую и сладко спящую.
Пурга выползла из-под подушки и, слегка поскуливая, как малый ребенок, стала тереться о мою спину. Я взял ее на колени, она протяжно зевнула и затихла.
Кто-то вышел от соседей в коридор и посветил снаружи на мою дверь так, что из дыр, проделанных финкой, брызнули яркие лучики. В дверь деликатно постучали. Я пригласил войти. Гость распахнул фанерную дверцу и повернул выключатель. Ярко вспыхнула лампочка под матерчатым шатрообразным потолком.
Передо мной стоял Пасечник, нормировщик мастерских, человек молодой, энергичный, прямой. Мне нравился его острый ум и простота обращения, он никогда ни перед кем не юлил. В первый раз я видел Пасечника навеселе, лицо его налилось буроватым румянцем, губы лоснились от жира.
— Мы слышали, что вы вошли… — сказал он. — Заходите к нам, мы люди общительные, будем рады… Вам когда-нибудь приходилось есть котлеты из мамонта? — он спросил это без всякого перехода, немного манерно и заулыбался/
— Нет. Вкусные?
— Ну, знаете, когда говядина пролежит пять тысяч лет, пусть даже в мерзлоте, всякий поймет, что она не будет таять во рту. Вкус подошвы, — продолжал он без всякой иронии. — Но поддерживает сознание, что ты питаешься, подобно своим древнейшим предкам… Пошли?
Несмотря на опьянение, речь его была связной, логичной, Пасечник оставался Пасечником и под винными парами.
Он приглашал меня выпить, и мне теперь было все равно. Сама земля, казалось, уходила из-под ног. Кому тут нужна святость, Коноваленко был прав, долго пай-мальчиком не продержишься. Так не все ли равно, сейчас или через полгода? Уж лучше с Пасечником выпить, чем с кем-то еще…