Кто-то потянул меня за рукав, я оглянулся. Позади стоял Данилов.
— Зачем нада два таскать? — спросил Данилов и посмотрел на меня, напряженно вытянув шею. С наивным любопытством в глазах ждал ответа.
— На спор, — сказал я.
— Зачем нада на спор? Можно один таскать, он два таскал. Зачем два таскал?
— Спорят, кто сильнее, — сказал я и отвел Данилова в сторону, чтобы никто не слышал вопросов парня, чего доброго, еще подняли бы на смех. — Сейчас Федор понесет два мешка, чтобы не уступить Луконину. Понял?
— Да, понял, — Данилов часто закивал. — Теперь понял, — сказал он и благодарно взглянул на меня, опять подошел к мешкам, встал за спинами грузчиков и стал следить за происходящим.
Федор молча подставил острое плечо под мешок: выпрямился, и синие глаза его, казалось, стали еще синее. Андерсен помог навалить на парня второй мешок.
— Третий! — с натугой сказал Федор.
— Хватит, — повелительно сказал Андерсен, — грыжу захотел?
— Третий! — упрямо сказал Федор.
— Иди! — Андерсен легонько хлопнул его по плечу. — Не будем мы тебя калечить.
Подняли было третий мешок, но Андерсен помешал. Спорить с ним не стали, бросили мешок на елань.
— Иди, иди, — добродушно сказал кто-то сбоку, — капитан правильно говорит.
Федор понес мешки к штабелю.
Данилов выбрался из-за спин грузчиков, сказал, глядя на Луконина:
— Ладна, давай буду два таскать…
Под смех грузчиков, ему навалили два мешка, он согнулся под ними и, быстро переступая короткими сильными ногами в ичигах, заспешил в глубину трюма и почти одновременно с Федором перевалил мешки со спины на штабель.
Сверху раздался крик:
— Принимай!
Над трюмом повис загруженный доверху строп.
Федор, возвращаясь от штабеля, сказал:
— Мы еще с тобой потягаемся, боцман.
— Ладно, потягаемся, — спокойно сказал Луконин. — Навались, братва, каждый час дорог.
Не знаю, что произошло в душах этих людей, работа пошла бравее, как непривычно для меня сказал кто-то из них, с какою-то удалью, с веселыми возгласами, с беготней под мешками, будто полегчали мешки.
Мы, «интеллигенция», вернулись к своему люку, и нам тоже показалось, что мешки стали легче. Привыкли, что ли? А может, есть в человеке сокровенные запасы энергии, которые открываются лишь в какие-то особые минуты бытия?
Во время следующего перекура я долго украдкой разглядывал Луконина. Пожалуй, понятнее других был мне этот спокойный простой человек. Неподалеку от него сидел на мешках Данилов и улыбался, поблескивая белыми зубами, оглядывая лица товарищей.
Разгрузка закончилась ночью, на вторые сутки после шторма. Светил меж черных ленивых туч обломок луны. Масляно поблескивало в желтом лунном свете море. Потеплевший ветерок овевал лицо, будто пароходы стояли где-нибудь на Черноморье. Повернешь голову и увидишь колонны кипарисов и огни южного портового города. Изменчива, удивительна Арктика!
В темноте «Шквал» развез нас по речным пароходам. Кирющенко сам распорядился, кого из пассажиров на какой пароход. Были у него на этот счет какие-то свои соображения. Меня он направил на «Индигирку» — тот пароход, что оставался в шторм на морском рейде. Когда «Шквал» проходил мимо пароходов, чтобы высадить нас, я прочел над колесом одного из них в свете бортовых огней название: «Память двадцатого августа». Принялся перебирать в мыслях торжественные даты и никак не мог понять, с чем связано название. Решил, что просто не знаю каких-то важных событий.
Я остановился на баке — носовой палубе «Индигирки» и тоскливо вглядывался в ночь, ловил меркнущие огни «Моссовета», уходившего на Чукотку.
Мимо меня в сумраке пробежала Маша, приметная своей легкой стремительной походкой и худенькой фигуркой. Узнав меня в темноте, она вернулась.
— Ты зачем у нас, капитан? — спросила она, близко подходя и заглядывая мне в лицо.
— С вами остаюсь, — сказал я. Мне было не до шуток, и я смотрел на нее сумрачно и строго.
— С нами? Такой… пригожий? — В голосе ее послышалось искреннее удивление.
— Маша, откуда ты? — спросил я.
— Я? — Маша на мгновение задумалась, наверное, стараясь понять, почему я спрашиваю ее об этом. — Из тайги, — сказала она. — Помогаю Дусе на камбузе. Зачем тебе?
— А та, вторая, Наталья, кажется… Кто она?
— Она тебе нравится? — спросила Маша, приближаясь ко мне, и негромко рассмеялась. — Федор за нее убьет.
— Федор за тебя заступался, — сказал я.
— По старой памяти, — сказала Маша и звонко рассмеялась.