Оказалось, что Гринь сумел-таки поймать четырнадцать псов. Запер их на конбазе. Потом мы принялись за починку лямок старой собачьей упряжи. В гриневской конторке было размаривающе тепло, пахло деревней: кожей хомутов и сбруей, сеном, прелым навозом.
Починка обветшалых лямок заняла немало времени. Однообразная работа настраивала на спокойную, неторопливую беседу. Я спросил, как Гринь попал на Север.
— Завлекательная история… — раздумчиво сказал он и надолго замолк, продолжая работать.
Я не повторял вопроса, пожалуй, впервые Гринь медлил поведать мне «завлекательную историю». Мы сидели у печки и, протыкая ремни шилком, тянули через отверстия смоленую, затвердевшую, как проволока, дратву. Гринь низко склонился над лямками, светлое его лицо с девически нежной кожей, обрамленное рыжей бородой, чуть потеплело, и мне показалось, что он смущен, трудно ему говорить.
— Да-а… — протянул я, — скучная работа, когда-то мы починим эти лямки…
Мне хотелось сказать Гриню, что не надо отвечать на мой вопрос, что я спросил так просто, от скуки. Но я сумел сказать только то, что сказал об этой однообразной работе.
— А как, извиняюсь, без лямок собачки нарты потянут? — спросил Гринь и поднял на меня свои светлые, чистые глаза. Он точно возражал мне, точно хотел сказать, что вовсе не нужно таких сомнений, запрятанных в моем замечании.
— Без лямок-то не потянут, это верно, — как бы отвечая Гриню, заговорил я. — Но уж очень нудно их чинить, кажется, вся жизнь остановилась, какие-то глупые вопросы лезут, лишь бы о чем-то говорить…
XVI
Гринь склонил голову набок и, оставив работу, смотрел на меня мягко светившимися среди рыжих бачек глазами. Все лицо его заросло бородой до самых разлохматившихся, не рыжих, а просто светлых, как говорят, русых волос.
— Работа, извиняюсь, всегда работа, — произнес Гринь. — Интерес у человека не от работы, а от любопытства к жизни… Хотя, конечно, бывает и работа завлекательная, не оторвешься. — Он замолчал, опустил глаза. — Да, интересная история получилась! — продолжал он, снова взявшись за шило и прокалывая ремень. — Работал я, извиняюсь, кладовщиком в колхозе «Красные зори» в Курской области. Должность, сами знаете, строгая, аккуратности требует. Ни-ни ни себе, ни другим, все через бухгалтерию. Как только ко мне не прилаживался бригадир полеводческой бригады! Был у нас такой бугай, до баб и до самогона охочий, Нечипуренко. Крепкий, ноги короткие, как бы за землю цепляются — не повалишь. Рожа, извиняюсь, грязного оттенка, как прошлогодний буряк, ручищи растопырены, работы просят. Умел работать, ничего не скажешь. В районе его поддерживали. Там его как бы с фасаду видели, а я, извиняюсь, как бы с изнанки просматривал… — Гринь помолчал, протягивая дратву в отверстие. — Жинка у меня была ладная женщина. Хата своя, мальвы в огороде, каких здесь и не видали никогда. Как должно быть… Она в поле работала в бригаде Нечипуренко. Все с того и произошло.
Гринь опять надолго замолчал. Я беспокойно завозился на лавке, начал вымерять лямки, подгонять под нужный размер.
— Выдержат ли? — спросил я. — Псы сильнющие, оборвутся еще…
Гринь ничего не ответил, стянул дратву, закрепил узлом, отложил починенную лямку.
— Не отпустил я Нечипуренко со склада зерна, — заговорил Гринь, — буряков не дал. «Иди, говорю, в бухгалтерию, выпиши, извиняюсь, как должно быть». — «Пожалеешь, говорит, поздно будет». Я ему на дверь указал: «Извиняюсь, выдь со складу…» Хотел он мне to зла двинуть, однако опомнился, ушел. Жена мне как-то говорит: «Что ты злой к бригадиру? Мужик он ничего…» А я отвечаю: «Что ты добра к нему не в меру?» Молчит… Опосля уже люди мне глаза открыли, рассказывать не хочется, до сих пор за сердце берет, как вспоминать начинаю… Ушел я со своей хаты, оборудовался на складе в каморке. Через полгода судили Нечипуренко за воровство, дали три года, хоть и защитники у него нашлись в районе. Посадили все ж таки. Колхозники за меня встали, давайте, требуют, нам его в председатели. Отказался я. Не мог ни в свою хату вертаться, ни бывшую жену видеть… На складе век жить не будешь, и глаза завязывать тоже не выход. Собрался сюда, предложил хорошей девушке со мной уехать. Не схотела. Первый год не знал, как жить здесь. Извиняюсь, свету дневного не видел. Прошло время, опять интерес до жизни народился… Необыкновенная история со мной приключилась: извиняюсь, встретил тут одну… Помните, в клубе с Коноваленко поспорил, сказал ему тогда, что нет ничего удивительного, если невесту встречу. Верите, каждый день с праздником схож…