-Чем он обкурился? - тихо спросил Иван Таню по-русски. Та лишь пожала плечами.
- И язык у вас какой-то прикольный, не пойму, только какой, - продолжал Йоханесс. - Так куда вас подбросить?
- А ты сам-то куда едешь?
- В Лиллехаммер, куда же еще, - снова рассмеялся наш весельчак.
Иван аж присвистнул - так долго ехать до Лиллехаммера с таким весельчаком, конечно, интересно, но у него были другие планы.
- А что там, в Лиллехаммере? - скорее из вежливости спросила Татьяна.
- У нас там база, - заговорщически повел бровью Йоханесс. - Лыжная.
Неожиданно для Ивана у Татьяны загорелись глаза.
-Таак, с этого момента поподробнее.
-Ахаха, - Йоханесс воодушевился еще больше, хотя, казалось, было уже некуда.- Ну, у нас там сейчас как бы сбор, но я тут выехал незаметно от тренера по делам. Надеюсь, он не заметил.
- Йоханесс? - выпучила глаза Татьяна.
- Йоханесс, Йоханесс.
- Свенсен? - зрачки Татьяны все больше расширялись.
- Собственной персоной! - казалось, норвежец только и ждал того, чтобы его узнали.
- Подождите, подождите, - Иван от удивления даже подался вперед, к переднему сидению, - вы что, знакомы?
Иван попеременно смотрел то на Татьяну, то на «рыжего». Наконец настал Танин черед торжествовать: такого удивленного выражения лица она никак не ожидала увидеть у столь невозмутимого и ироничного молодого человека.
- Ваня! Это же Йося! Младшенький из Свенсенов! - пищала от восторга Татьяна.
Иван к своему ужасу увидел вместо Татьяны сумасшедше визжащую девушку, похожую на безумную фанатку.
- Йося? - Йоханесс скорчил гротескно удивленную физиономию.
-Ну мы тебя в России так зовем. Уменьшительно - ласкательно, - пояснила Таня, все еще не догадываясь придать своему лицу более подобающее выражение.
-Я так понимаю, мы едем до Лиллехаммера, - сказал Иван скорее самому себе, подперев голову рукой. Он размышлял о том, как его угораздило связаться с искательницей приключений, рун и троллей, и фанаткой норвежского лыжного спорта в одном лице.
Однако его опасениям не суждено было сбыться: в спутнице Ивана вновь проснулся задремавший было разум, и она (не без нотки горести в голосе) заметила, что им все-таки надо следовать маршруту, который, по правде сказать, продолжал оставаться неизвестным для обоих. А потому это наметившееся было приключение осталось без законного продолжения. К счастью, или сожалению - никому из этой троицы уже не суждено было узнать.
***
Они остались одни на пустой трассе. Справа от них, по-видимому, не один десяток лет одиноко стоял заброшенный и никому не нужный деревянный указатель. А кому он был нужен в этом по-нордически мрачном месте?! Место это было отнюдь не туристическое, а здешнее население в основном составляли стада баранов, одиноко бороздивших нескошенные луга.
Татьяна, искавшая на севере романтических приключений, здесь почувствовала себя героиней опустошающих романов Джека Керуака: потерянной и заброшенной... Вечной скиталицей. Раньше мечтавшая о настоящих приключениях, она, наконец, полностью смогла в них погрузиться. С головой. Причем, головой вниз. Но вместо ожидаемого бурного восторга на душе у нее почему-то было лишь одно опустошение. Немало этому способствовал и угнетающий пейзаж. Острые обнаженные пики неприкрытых растительностью гор, выцветшие луга с то и дело попадавшимися плешинами, заброшенные одинокие домики... Казалось, это была уже не Норвегия. Как будто, блуждая по просторам изумрудного Шира[1], они добрались до мрачного Мордора[2].
Открыв свое сердце чувствам, казавшимся настоящими, Татьяна должна была ощутить хотя бы нотку счастья. Но на ее едва начавшихся отношениях с Иваном тяжелой печатью лежало скорое неминуемое расставание, хотя оно привносило нотку подлинного романтизма, который, пожалуй, невозможен без грусти и тоски.
Иван же, напротив, был далек от столь сложных чувств. Он был прост и понятен, как чистый лист бумаги.
Заранее осознавая обреченность своего едва зародившегося чувства, неосторожная девушка постепенно дала ему разгореться. Ведь перед ней открылся новый мир, в котором любовь должна была занять центральное место. Любовь... Но только не к Ивану. Ощутив, наконец, в себе способность любить, Татьяна захотела испытать это чувство к кому-то другому, более реальному и подходящему. А пока... пока она хотела испить до дна это отчаянное чувство. Ведь, в конце концов, лучше чувствовать боль, чем не ощущать абсолютно ничего, видя внутри себя одну лишь пустоту.
Иван молча взял ее за руку, и они зашли в этот город, казавшийся таким нелюдимым в последних лучах заходящего солнца.