— Князь, пришли корабли! — торопливо проговорил он.
Гостомысл вскочил.
— Какие корабли? Разбойники?
— Нет, что ты! — поспешил успокоить Ратиша. — То карельский князь Вяйнемяйнен пришел с дружиной.
— Так веди их скорее во дворец! — вскричал Гостомысл.
— Они уже ждут тебя в горнице, — сказал Ратиша.
— А чего же ты мне раньше не сказал? — сердито спросил Гостомысл.
— Я не смел отвлекать тебя от разговора с богами, — сказал Ратиша.
Ратиша был прав, — никто не смеет мешать человеку говорить с богами.
— Пошли в горницу, — сказал Гостомысл.
— Тебе надо бы переодеться, — сказал Ратиша.
— Некогда, — сказал Гостомысл и быстро пошел в гор ницу.
В горнице оказалось довольно многолюдно. Карельские и словенские дружинники расстались недавно, но и за это короткое время произошло столько событий, что не обсудить их было невозможно, поэтому комната была заполнена шумом и смехом.
Гостомысл вошел стремительно.
Увидев его, бояре стихли и склонились в поклоне. К Гостомыслу тут же подошли Стоум и Медвежья лапа.
Стоум негромко сообщил на ухо Гостомыслу, что карельский князь находится в комнате ожидания и ждет приема.
Гостомысл поморщился.
— Боярин, к чему такие церемонии? Князь Вяйнемяйнен отец моей жены и мой лучший друг, так стоит ли его томить ожиданием встречи со мной?
— Конечно, это так, — сказал Стоум, — но церемония предназначена не для вас, а для ваших бояр. Вы вожди своих племен, но ты старший, а князь Вяйнемяйнен твой данник, поэтому негоже...
— Не надо читать мне нотации. Пусть заходит, — прервал его Гостомысл и, кивая боярам, прошел к трону.
Медвежья лапа и Стоум поспешили за ним.
Как только Гостомысл сел, парадные двери распахнулись, и в горницу торжественно вошел князь Вяйнемяйнен.
Он был в нарядной одежде. Лицо хмурое и напряженное.
Следом за ним шел воевода Йовкахайнен.
Боярин Стоум громко объявил:
— Карельский князь Вяйнемяйнен!
Немного помедлив:
— И воевода Йовкахайнен!
Далее по протоколу князь с воеводой должны были чинно пройти к трону, поклониться Гостомыслу, после чего начнется длинный разговор о здоровье князя и его близких.
Но Гостомысл сломал процедуру. Вместо того чтобы смирно сидеть и ждать, когда гости подойдут, он вскочил с кресла и сам быстро прошел навстречу карельскому князю, обнял его и поцеловал в щеки:
— Здравствуй, батюшка. Я рад видеть тебя.
Закончив с объятиями, Гостомысл провел карельского князя к трону и посадил рядом с собой.
Но без традиционных расспросов о здоровье все равно не обойдешься. Расспрашивая тестя о здоровье, Гостомысл мучился любопытством, желая скорее узнать причину появления карельского князя с дружиной в Словенске. Однако по обычаям гостеприимства нельзя спрашивать гостя, зачем он приехал, и Гостомысл терпел.
Наконец выяснилось, что оба здоровы, и князь Вяйнемяйнен, улыбаясь, проговорил:
— А я тебе, зятюшка, привез твою жену.
Он подал знак, и в горницу вошла Кюллюкки. Следом за ней яркий цветник из сопровождающих девиц.
Гостомысл не видел Кюллюкки чуть больше пары недель, тем не менее он снова поразился ее красоте.
Кюллюкки с лицом ангела и, скромно потупив глаза, подошла к Гостомыслу и поклонилась.
Гостомысл встал и спустился к жене. Взяв ее за руку, проговорил: — Здравствуй моя любимая жена, — и хотел поцеловать ее в губы, но Кюллюкки быстро уклонилась, и он мазнул губами ее щеку.
В ответ Кюллюкки коснулась холодными губами его лба.
Девицы прыснули мелким смешком, и Гостомысл почувствовал, как его лицо охватило жаром. Князь Вяйнемяйнен сердито нахмурил седые брови, и девицы спрятали улыбки за рукавами.
Поцелуй жены показался Гостомыслу ледяным, и он подумал, что Девана права — как бы ни была Кюллюкки красива, но не было в ней того огня, что так опаляет и привлекает в любимой женщине.
Закончив с процедурой приветствия, оскорбленный Гостомысл поспешил отделаться от жены: сказал Кюллюкки, что весь дворец в ее распоряжении, и приказал Стоуму немедленно показать Кюллюкки дворец и выделить в ее распоряжение комнаты, какие она пожелает.
Князь Вяйнемяйнен покачал головой.
— Прости ее, князь. Молодая она и глупая. Это моя вина. Мать ее умерла, когда она была маленькая, а мне некогда было заниматься ее воспитанием. Вот и выросла дикая, как лесная рысь. Не знаю, что теперь и делать с ней.
— Теперь она моя жена, и это моя забота, — сказал Гостомысл.
Стоум, разумеется, перепоручил Кюллюкки ключнице Милане. Избавившись от Кюллюкки, он вернулся к Гостомыслу.