Носок только один, и тот дырявый. Сандалий нет. Что каменный пол лаборатории довольно холодный, Гейлу не волнует. На всякий холодный пол есть свои согревающие чары.
Ах да, завершающий штрих к портрету. В лапках старшего из страшилищ злобно сжат несчастный испортившийся Мишук.
То есть не испортившийся, а испорченный. Кто бы сомневался!
- Я помогу тебе с починкой. Если ты ответишь на мои вопросы.
Надулась. Брови окончательно срослись, глаза потемнели на целый тон, даже на полтора.
Но кивнула.
- Вопрос первый: кто ломал?
Игнорирую попытки дитяти скрыть правду. Полезность такой нормы человеческого поведения, как ложь и умолчание, моим страшилищам объяснять не надо. В этом они копируют нас с Устэром (без ментальных блоков – как без одежды: вроде бы можно, но как-то неприлично).
- Младший, значит… – говорю. Гейла понуро смотрит в пол. – Пока оставим в стороне вопрос, почему юная ведьма твоих лет не в состоянии исправить ущерб, нанесённый мальчишкой вдвое моложе неё…
- И ничего не вдвое! Ему уже скоро три!
- Пока что ему два, тебе – четыре. Если говорить о полных годах. Полагаю, разделить второе число на первое ты в состоянии.
Сопит.
- У меня к тебе другой вопрос. Зачем Легерт вообще стал ломать Мишука?
Сопит. И молчит. Страшилище ненаглядное…
В смысле – глаза б мои не глядели.
- Если бы я была моложе и наивней, – пауза, – или же знала тебя не так хорошо, – ещё пауза, – я могла бы предположить, что тебе стало скучно играть одной. И ты решила развеять скуку, приняв в игру своего брата. Но я не наивна. И тебя я знаю… голубушка.
- Я не голубушка!!!
Бездна возмущения в трёх словах. Ха!
Гейла отлично знает, что некроманты делают с голубями, когда им требуется жертвенная кровь птицы. Примерно то же, за что её саму отлупили до крови год назад, только профессиональнее. После той образцово-показательной порки дочка больше не играет в "мага и жертву"… и ненавидит всё, связанное с голубями.
Я молчу. Выразительно. До тех пор, пока Гейла снова не утыкается взглядом в пол. И ещё немного – в воспитательных целях.
- А теперь расскажи, как именно и почему был сломан Мишук.
Сопит. Но не ревёт, и то ладно.
- Похоже, тебе очень сильно не хочется рассказывать об этом, голубушка. А ведь я говорила: если не хочешь, чтобы было стыдно, сперва подумай, а уж потом делай.
- Я не подумала, – угрюмое признание. И тут же, сумбурно: – То есть сначала думала, и потом тоже, и даже в крепости. А потом он кинул "синий серп", а я послала голема в бой, а он и голема "синим серпом", и… и… сломал его!
Конфликт поколений, чтоб его.
Конечно, Легерту ещё нет и трёх. Но клятва, данная мной отцу (моему отцу, Ланцету, а не папе Легерта, Устэру) и ряд сопутствующих обстоятельств привели к тому, что наследником магии рода сур Тральгим стал именно мой сын, а не старшая дочь. В результате сынуля, когда его спровоцируешь – а Гейла на провокации горазда – лупит почём зря фамильной силушкой.
На одних, прах побери, инстинктах. Взывая к тому, что не умеет толком контролировать.
- Вот и хорошо, что младший его сломал, – говорю. – Знаешь, почему это хорошо?
- Нет…
- Потому что тебя, голубушка, починить значительно труднее!
Несмотря на все старания, мой страх вырывается-таки наружу, не сквозь мысленные щиты, так в интонациях, и выходит типичный эффект последней капли. Гейла с рёвом утыкается мне в ноги, так и не выпустив Мишука, после чего мне приходится некоторое время её обнимать и неуклюже, но ласково поглаживать.
До тех пор, пока не утихнет.
Впрочем, Гейла утихает быстро, потому что рёв мне не по нутру, и всем моим страшилищам это отлично известно. Дозированная эмпатия – отличное воспитательное средство.
Реветь-то она больше не ревёт, но вот нервная дрожь не нравится мне ещё больше…
- Ну ладно, ладно. Успокойся. – Дышу медленно и глубоко, заставляя Гейлу следовать моему примеру. – Всё уже позади. А совсем скоро мы починим Мишука.
- Он снова будет ходить?
- Да. Как раньше: и бегать, и урчать, когда обнимешь, и выполнять команды. Всё будет…
"…если кое-кто не перестанет делать глупости, не думая!"
Старшее из страшилищ прижимается ко мне крепче. Её ответную мысль сложно выразить словами, потому что это больше эмпатический посыл, чем что-то вербальное. Но если не вдаваться в детали, можно уложить ответ в три слова:
"Я буду хорошей!"