Лика стояла в коридоре, прижав руки к груди. Она повернулась к Толе. Зеленые глаза потемнели. Губы вздрагивали.
— Чудо, — сказала она, — просто чудо. Такого не бывает! Не может быть.
Она обхватила Толю за шею и уткнулась лицом в свитер. Толя неловко повернулся и осторожно обнял ее за плечи. Лика подняла лицо и, приставив пальцы к бровям, сказала:
— Вот тут болит. Говорят, здесь у людей слезные железы.
— Что? — сказал Толя.
Лика промолчала. Толя почувствовал, как свитер на груди нагрелся от ее дыхания.
— Не хулиганьте, молодой человек, — пробубнила она, — отпустите меня, в конце концов.
Толя сунул руки в карманы.
— Герман! Хочу омлет! — капризно закричала Лика.
— Несу, мой генерал, — сказал Герман, выталкивая из кухонной двери сковороду со шкворчащим омлетом. — Съедите сразу? Или успеем донести до стола?
— Донести, — томно сказала Лика, закатывая глаза. — Ты — ее, — она показала Герману на сковородку. — А ты — меня…
Толя улыбнулся, протер пальцем усы и, ухнув, взвалил Лику на плечо.
— Толя, это неприлично, — заорала Лика.
— Зато чертовски удобно, — сказал Толя, выгружая ее на стул под елкой.
Ирка разрубила омлет, все загремели ложками, пошучивая в Толин адрес. Только Клякса устало растеклась по стулу, свесив прозрачные ложноножки вниз. С одной из них закапали фиолетовые чернила, источая карамельный запах.
— А Кляксы — это кто? — тихо спросила Ирка у Германа.
— Да парни как парни, — сказал тот. — В пехоту не годятся: ленивы, нерасторопны, неряшливы. Животные там всякие заводятся сразу. Запахи. А вот в электронике — смыслят. И бой рассчитать, групповой ракетный удар подготовить. Тут они незаменимы.
Лика нахмурилась. Она отодвинула недоеденный омлет и закурила.
— Потом, пишут хорошо, — сказал Герман, вытирая руки носовым платком, стихи там, романы. Играют неплохо на этом, как его…
— Терменвоксе, — сказала Лика. Голос ее звучал очень недружелюбно.
— Ну да, — сказал Герман. — И уж кто–кто, а Кляксы знают, что почем. Прохиндеистые, к деньгам жадные. Умеют пристроиться на непыльную денежную работенку: писать, рисовать, седалищную ложноножку развивать на научном стуле. Друг за друга горой — соорганизовались… — Он развеселился. — Я такой анекдот знаю! Приходит муж домой, а жена — вся фиолетовая…
— Ирка, — сказала Лика, — ты что, ему выпить дала?
— Не–а, — сказала Ирка. Она испуганно посмотрела на Лику.
— Я дал, — сказал из угла Толик–дизелист, язык у него за что–то слегка цеплялся. — Мы лежневский прибор разобрали. У него там в трубке всегда спирт натекает.
— Кретин, — сказала Лика. От злости у нее покраснели белки глаз. — Оба кретины. Заткнись, Герман!
— С чего бы это? — Военный откинулся на стуле, выпятив живот, туго вбитый в зеленую корзину брюк. — Чтобы этот трепанг не расстраивался? Чтобы его мозги не гнили от переживаний?
— Замолчи, — тихо сказала Лика.
Герман выкатил нижнюю губу:
— Ага. Жалеешь ее. Мне всегда казалось, что какое–то яблочко на твоем родословном древе пахнет карамелью.
Лика с остервенением бросила в него пустую кружку. Кружка ударилась в стену и с грохотом проскакала по полу.
— Вы что, ребята? — сказал Толя, вставая.
— Да ничего, — сказал Пулеметчик.
Он выбрался из–за стола, подошел к Герману и залепил ему оплеуху. Стул жалко крякнул, и военный развалился на полу.
— Ты что делаешь! — Лика вцепилась в рукав Пулеметчика. — Уйди, падаль!
Пулеметчик молча начал отрывать ее руки от куртки.
— Правильно, Ликуша, — сказал Герман, поднимаясь. — Знай свою конуру. У меня подстилка всегда теплее будет. — Он подошел и врезал Лике по щеке. Лика упала на Ирку.
— Сволочь, — сказал Герман Пулеметчику.
Тот деловито отщелкнул предохранитель.
— Кто сволочь? — деловито спросил он. — Не ты ли, бурдюк, и есть та самая сволочь? А? Ведь это ты, Герман, — сволочь! Ты трясешь военным пугалом и имеешь с этого большие деньги. Не так ли? Так кто сволочь? Очередь прошелестела по стене, зацепив елку. Вниз посыпались украшавшие ее пробки от «пепси–колы». Из дыр в стене потянуло холодом.
— Да ты что! — Ирка запоздало пригнула голову к столу.
Герман с каменным лицом принялся застегивать пуговицы на кителе.
— Сам хорош, — сказала Лика, закрывая ладонью синяк. — Ты–то, Пулеметчик, на тот свет больше, чем Герман, народу отправил.
Пулеметчик засмеялся:
— Молчи, пододеяльное сокровище. У меня есть цель. Достаточно светлая: выскоблить жизнь от такого смрада, как ты и этот пузырь во френче.