Французы и индейцы предпринимали попытку за попыткой взять одним ударом высоту, но темп приступа сбивался глубоким снегом, а плотный огонь рейнджеров живо отгонял их обратно. Натиск концентрировался на юго-западном направлении, но единожды французы попытались прорваться на фланге через север, где их встретил шквальный огонь отдохнувших рейнджеров Старка. Атака живо захлебнулась, на пригорке скапливались тела убитых французов и индейцев, но и рейнджеры несли значительные потери.
Роджерс отстреливался рядом с Уильямом, приглядывая за ним краем глаза. По правой брови матерого колониста стекали струи крови – пуля пролетела опасно близко рядом с головой майора, но тот отделался царапиной. Шел уже не первый час боя, лягушатники расселись по укрытиям и пока больше не предпринимали попыток штурмовать рейнджеров. Из-за внезапного обнаружения противника, французы не успели просушить порох, и их темп огня живо перебивался осечками и лишней перезарядкой. Рейнджеры также поубавили частоту выстрелов, стараясь прицельно бить врагов, высовывавшихся из-за деревьев.
В один момент французы практически перестали стрелять. С их стороны послышались громкие, но едва разборчивые слова. Кто-то пытался говорить на английском, но сбивался и повторял фразу по новой.
– Роберт Роджерс! – картаво кричал французский офицер из своего укрытия. – Вы попали в окруженье и невыгодное положенье. Сдавайтесь, и с вами поступят по справедливости!
– Что-то плохо слышно! – в ответ издевался Роджерс, пока ему перематывали голову. – Ты подойди поближе, да в лицо мне скажи!
На слова Роджерса послышался многоголосый боевой клич индейцев, и дикари россыпью выбежали из леса к пригорку, огрызаясь одиночным огнем. После выстрела они бросали наземь мушкеты, выхватывали томагавки, дубины, ножи и взбирались на высоту. Рейнджеры начали теснить их огнем, но французы тут же стреляли в ответ, прикрывая своих союзников. Уильям отстреливал индейцев, вязнувших в глубоком снегу по колено, вокруг него замертво падали раненые или убитые рейнджеры. Роджерс неожиданно вскрикнул и спрятался в укрытии, держась за запястье.
– Вот ведь подонки! – сквозь стиснутые зубы процедил он. По руке бежала бурая кровь, истончая мягкий пар. К нему тут же подбежал рейнджер, занимавшийся перевязкой раненых, и осмотрел пораженное запястье.
– Пуля там осталась, – сделал он свое заключение. – Надо доставать.
– Так доставай же! – рявкнул Роджерс и подозвал к себе Гэмбэлла. Тот тоже стрелялся неподалеку и, пригнувшись, быстро подошел к командиру.
– Видишь там обмалеванного и обвешанного перьями дикаря? – спросил Роберт у Гэмбэлла, кивая в сторону индейских воинов. Гэмбэлл начал всматриваться, а Роджерс продолжил: – это их вождь, ведет своих парней в атаку.
Уильям выглянул из-за укрытия и действительно увидел у подножья склона выделявшегося индейца. Лицо его было исчерчено в алой, подобной крови, узорчатой боевой раскраске, а в волосах торчали длинные орлиные перья. Вождь индейцев взмахивал томагавком, выкрикивал боевой клич, раздавал указания своим соплеменникам, и шел чуть ли не в первых рядах.
– Вижу гада, – кивнул Гэмбэлл, тоже изучая издалека вождя краснокожих. – Далеко слишком, вряд ли убью.
– Тебя и не просят убивать, – отмахнулся Роджерс, достав флягу с пойлом и отхлебнув оттуда. – Просто подстрели его.
Импровизированный полевой хирург уже достал тонкий скальпель, брызнул на него водой и взялся за руку командира.
– Ага, а если индейцы впадут в ярость и рассвирепеют?
– Они и так рассвирепеют, но пойдут ли в атаку дальше – неизвестно, – пояснил Роджерс свой замысел. – Если нам повезет, и ты только ранишь вождя, то они могут замяться и отступить.