Можно ли без волнения сердца читать эти слова, слыша за ними многотрудные шаги святых? Как их путешествие не похоже на наше! Когда мы трудимся в своих житейских делах, мы забываем про веру, когда хотим веровать — забываем о духовном труде.
«Душевно живущие, — говорит преп. Никита Стифат, — и потому называемые душевными, суть какие–то… как бы параличем разбитые. Никакого никогда не имеют они усердия потрудиться в делах добродетели и исполнения заповедей Божиих, и только славы ради человеческой избегают явных укоризненных дел» (Д V — 121).
Труд подвига веры заключается не только в том, чтобы обороняться от нападений и не падать, но еще больше в том, чтобы вставать после падения.
«Брат сказал авве Сисою (Великому): авва! что делать мне? — я пал. Старец отвечал: встань. Брат сказал: я встал и опять пал. Старец отвечал: снова встань. Брат (сказал): доколе же мне вставать и падать? Старец: до кончины твоей» (От. 433). «Всеми силами крепись не падать, ибо крепкому борцу не подобает падать; если же случится пасть, скорее вставай и стой опять в добром подвиге. Хотя бы тмократно случилось с тобою первое, по отступлении благодати, тмократно да будет у тебя второе, т. е. восстание. Так до конца жизни твоей» (преп. Иоанн Карпафийский, Д III — 105).
«По отступлении благодати». Все учение Отцов о подвиге основано на учении о благодати, а учение о благодати — на учении о смирении. Подвиг неосуществим без благодати, благодать дается только смиренному, поэтому вся цель подвига — научиться смирению, чтобы приобрести благодать. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. IV, 6; 1 Пет. V, 5) — вот незыблемая формула Священного Писания и св. Отцов. Трудись до конца жизни своей, изнемогай в труде своем, преодолевай изнеможение свое, но спасение свое ты все–таки получишь не за этот труд, а даром, только за смирение и любовь своей веры, как нищий милостыню. И все труды твои абсолютно необходимы для стяжания именно этой и только этой нищеты.
«Воздаяние бывает не добродетели, — говорит св. Исаак Сирин, — и не труду ради, но рождающемуся от них смирению. Если же оно утрачено, то первые будут напрасны» (Д II — 665).
Какая неожиданная, несравнимая и неизреченная радость в этом учении! Ведь этим учением возвеличивается только одно единственное и никогда уже более не повторимое в мире — спасительная кровь Иисуса Христа. «Когда одерживаем мы победу над врагами, то это кровь Христова побеждает их, как написано в Апокалипсисе: и тии победиша его кровию Агнчею (Ап. 11, 12) (преп. Никодим Святогорец, Н — 220). Иди, как поется в каноне Вербной недели: Возопиша с веселием праведных дуси: ныне миру Завет Новый завещается, и кроплением да обновятся людие Божия крови. «Время некое просвещаемый и упокоеваемый божественною благодатью, — говорит преп. Иоанн Карпафийский, — по умалении же ее впадающий в парения ума и влечения неподобные и ропщущий за то, или бесполезному унынию предающийся, а не ревнующий мужественно молитвою опять восстановить в себе спасительное то настроение, — подобен бедному, который, получив милостыню из палаты царской, негодует, что не введен был внутрь, чтоб возлежать за царскою трапезою» (Д III — 102).
Нищие не могут роптать, но не могут и унывать, они могут только нести свой труд нищеты и надежды. Они слышат, как «Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным», и они знают, что это слышание они имеют только через свою нищету.
Вот почему, когда святые говорят о смирении, в их словах слышится какой–то благоговейный трепет.
«Смирение есть некая таинственная сила… (она есть) риза Божества. Кто облекается в сию ризу смирения, облекается в самого Христа… Что есть совершенство? — Глубина смирения» (св. Исаак Сирин, Д II — 688, Д V — 395).
«Говорящие или делающие что–либо без смирения подобны строящему храмину без цемента. Опытом, разумом обрести и познать смирение есть достояние весьма немногих. Словом о нем разглагольствующие подобны измеривающим бездну. Мы же, слепые, мало нечто о сем великом свете гадающие, говорим: смирение истинное ни слов смиренных не говорит, ни видов смиренных не принимает, не нудит себя смиренно о себе мудрствовать, и не поносит себя, смиряясь. Хотя все это начатки суть, проявления и разные виды смирения, но само оно есть благодать и дар свыше» (св. Григорий Синаит, Д V — 223).
«Смирение есть нечто величайшее в добродетелях, ибо оно, в ком вкоренится, чрез искреннее покаяние, и в спутники себе приимет молитву с воздержанием, тех тотчас делает свободными от страстей, мир силам их подает, сердце очищает слезами и исполняет его тишины в нашествии Духа… Но поскольку они углубляются в глубины Духа, постольку погружающийся в глубину смиренномудрия; а от сего возрастает в них познание своих мер и немощи человеческого естества, и увеличивается любовь к Богу и ближним, — так что они убеждены бывают, что почерпают освящение от одного приветствия и близости обращающихся с ними» (преп. Никита Стифат, Д V — 131, 132).