– Это такая игра.
– Ты моя первая женщина… – паренек нередко впадает в пафос. – Все женщины так… так отдаются?
– Нет. Только чокнутые.
– Откуда ты знаешь? Вон, в порнушках показывают…
– Ну, мало ли чего показывают…
– Какие у тебя красивые волосы… – пафос не оставляет паренька.
Гладит, Лариса позволяет, парень-то романтичный типо.
– Какие у тебя красивые волосы! – повторяет Стас.
– А у тебя такие шикарные яйца!
– Кроме этого у меня больше ничего нет…
Лариса встала.
– Не уходи… Ну, пожалуйста, не уходи так быстро…
Лариса одевается.
– Мне пора, Стас. Это не любовь. Это просто секс, не заблуждайся. Это такая игра.
Стас как может на культях ковыляет за ней.
– Не уходи… И не оставляй мне деньги… Я не проститут…
– Ну, хорошо, это я проститутка, успокойся… Я снова приду. Я немного полетаю… крылышками бяк-бяк… и приду. А ты просто подожди.
Стас всхлипывает:
– Ну… Ну… Лариса…
– Если ты будешь так цепляться, я больше не приду.
– Ну и проваливай! Сучка!
– Ну что ж ты, принц мой телескопический…
Улыбнулась:
– Тридцать семь килограмм… Ах, ты мой портативный…
Стас беснуется (понятно – глупый он еще, молодой):
– Придешь! Тебе надо классно трахаться!
Лариса раздраженно отпихивает его от своих ног:
– Уйди, чума, не мучай меня!
Стас падает, замер.
Лариса говорит:
– Ну, прости. Сорвалось…
Посадила его голого в коляску.
– Будь хорошим мальчиком, Стас.
На кухне Лариса холодно сказала мужу:
– Вадим, пожалуйста, подожди меня в машине.
Пошел Вадим-батюшка, поперся в машину, на трансхаере пот блеснул как слеза, бля-я-я-я-ть…
– Все было хорошо, Лариса Александровна? – спросил отец.
Лариса не хочет показывать своего урчащего запретного счастья, равнодушно пожала плечами.
Достает деньги, ей как обычно неудобно:
– Я понимаю, Стас, конечно, против… Ну что я еще могу для него сделать? Замуж, что ли, выйти? Глупо. Это будет просто нечестно.
– Да, я понимаю.
– Вы, пожалуйста, сходите, успокойте его…
Улыбнулась вдруг загадочно:
– А может быть, это когда-нибудь случится…
Уходит задумчивая; дверь прикрыла негромко, словно по тонкому льду шла, тяжелу несла.
Тем временем отец помогает сыну одеться.
– Ладно, сынок, не горюй. Она баба сердечная. Она не со зла тебя отталкивает, понимаешь? Мается она. Чертей в ней много… С такой жить – не приведи, Господи.
– Да, – тупо отвечает Стас.
– Не может она с тобой остаться, понимаешь. Не будет ей счастья в семье.
Водрузил бойца полового фронта в коляску, покатил на кухню.
– Эх, сынок… Вот умру я, как ты тут, а? Ведь совсем один останешься, парень… Ну-ка, кровь откуда? Упал, что ли?
– Каждый ее приход – шок, – говорит Стас. – Каждый уход – смерть. Ты понимаешь это, пап?
– Ну, как же не понимаю? Разве я спорю? Хорошая она. Травит душу, но про любовь забудь. Пустоцвет она. И знает об этом; сама же и мается… Ладно, пойдем, по стопочке, поднимем, легче будет.
Вкатились на кухню. Стас замечает на столе деньги.
– Много же стоят мои шары, отец?
Отец убрал деньги по старинке под клеенку.
– Мои и рубля не стоят, сынок. А твои – золотые, значит.
Отец разлил по маленькой.
– Ладно, не дури. Она же от чистого сердца. Может она несчастнее тебя. Ты просто молодой еще, потом когда-нибудь поймешь жизнь-то…
Лариса села на сиденье осторожно, задумчиво. Тронулись.
– Ужасный эксперимент, – сказал Вадим.
– Это не эксперимент.
Она положила голову на плечо мужа.
– Теперь ты знаешь любовничка, которого можно будет сбросить с этажа вместе с его убогой коляской… Чтобы уж совсем к чертовой матери… мозги разлетелись на асфальте…
– Ну, зачем ты так… Я ведь еще ничего не сказал. Не злись. Теперь я понимаю, что это значит – ничья.
– И ты ничей. Просто ты боишься этого. Мы все ничьи. А человеку надо быть чьим-то, так легче.
– Может, поужинаем?
– Мне все равно. Не гони на красный…
– Иногда мне кажется, что ты специально подстраиваешь эти испытания. Когда я выдержу, ты скажешь – молодец, Вадя, ты самый настоящий оловянный солдатик! И теперь я твоя навеки, вся, без остатка.
– А тебе это надо? Когда я стану твоя навеки…
Улыбнулась.
– Прости, я и слово-то такое не могу произнести. На-ве-ки… Бр-рр… Мы же люди, а не вещи или постулаты.
Вадим повторяет:
– На-ве-ки… Да, если вслушаться, звучит странно.
– Я приду, когда будет нужно, и уйду, когда будет нужно. Правда не знаю, кому будет нужно: тебе или мне. Если хочешь – терпи. Если нет, еще раз говорю – давай разойдемся.
– А как ты будешь думать обо мне, когда мы разойдемся?
– С почтением. И всегда буду благодарно плакать за то, что ты столько вытерпел из-за меня. И продолжаешь терпеть…
– И никогда не придешь?
Лариса поцеловала его в отсутствие трансхаера, на улыбчивых губах – добрая насмешка:
– Приду и скажу: ну, давай я тебе поглажу пузико… лысинку поглажу… ну, давай я тебе сегодня устрою секс… Возможно, с элементом урагана…
Тем временем вышли из машины, входят в ресторан. Вадим так и не может понять: счастлив он или несчастлив. Иногда ему кажется, что что-то открылось в их отношениях с супругой, а иногда кажется, что окончательно погрузилось во мрак.
– А-по-тем-но-фи-лия это называется, – говорит Лариса по слогам, делая два глотка вина. – Влечение к людям с ампутированными конечностями.
Улыбается, добавляет:
– Увы, это не похоже на гламур.
– Не похоже, – отвечает Вадим.
На следующий день Лариса едет к подруге Ольге. Ольга ждет ее, обитая в инвалидной коляске перед компьютером. Бабушка Марья Васильевна приносит кофе. Ольга замечательно владеет Фотошопом. На стене большие портреты мировых звезд – так хорошо она продвинулась в фото-пинапе.
Также на стене несколько фотографий прошлых лет. Она и ее парень Коля, стритрейсер. Фотографии летние: много смеха, улыбок, в общем, счастье.
Все закончилось шесть лет назад, под самый Новый год, когда они попали в аварию, катаясь по ночному городу. Результат – оба инвалиды. Она – без ног, у Николая ноги есть, но они парализованы. Кроме того, у него отрезана по локоть правая рука, а лицо сильно обезображено ожогами.