- Порой лучше расстаться с добром, чем с собственной жизнью, - усмехнулся тот, что сидел рядом с возницей. - Своя шкура все-таки дороже золота.
Рольдо промолчал, сердито уставившись на дорогу. Этого человека они подобрали по дороге, еще вчера, и старый жонглер едва ли был рад этому. Он никогда не любил подпускать слишком близко к себе тех, кого не мог понять, а этот малый был как раз из такой породы.
Как и ныне, за день до этого фургон катился по тракту, миновав небольшое селение, явно слишком бедное, чтобы останавливаться там и давать представление. Точно так же лошадьми правил Рольдо, но рядом с ним сидела Мария, девчушка лет пятнадцати. Вдвоем, вместе со своим старшим братом, в те минуты крепко спавшим в темном и прохладном нутре фургона, Мария развлекала охочую до зрелищ публику акробатическими трюками. И народ замирал от восторга и страха одновременно, когда эта тонкая, точно тростинка, девочка шла по канату, на руках, с завязанными глазами, едва ли не в десятке ярдов над землей. Ее тело, точно лишенное костей, гнулось, текло, словно воск, и честной люд, увидев, как Мария скручивается колесом или извивается, точно змея, спешил развязать свои кошельки.
А потом они с Винчете порхали над площадью, подкидывая друг друга, и, сделав тройное сальто, в полете бросали друг другу цветы и ленты из невесомого шелка. В такие моменты казалось, что над этими двумя не властна земная тяга, и зеваки без сожаления расставались не то, что с медью, с серебром, восторженно закатывая при этом глаза.
Сам Рольдо ограничивался тем, что мог часами подбрасывать и ловить полдюжины яблок, зажженных факелов или остро оточенных ножей, причем равно ловко он это проделал и с завязанными глазами. Кроме того, жонглер освоил за годы странствий и искусство мима, потешая публику всяческими кривляньями.
Был с ними еще Бернард, тот самый силач, способный завязывать узлом подковы и поднимать коней, а также старая Сибилла, гадалка, ведавшая тайны судеб и умевшая входить в настоящий магический транс. Вот, собственно, и вся компания. Они знали друг друга давно, вместе странствуя по свету и пропивая, проматывая заработанные не без труда денежки в придорожных кабаках.
Мария, глаза который были не в пример острее, чем у самого Рольдо, и заметила шагавшего по обочине тракта путника, обращенного спиной к повозке. Он не мог не слышать скрип плохо смазанных колес, но не оборачивался, упорно двигаясь вперед, к только ему и ведомой цели.
- Рольдо, давай подберем его, - вдруг попросила девчушка, коснувшись руки жонглера. - Должно быть, он идет так уже долго, и очень устал.
Она всегда была жалостливой, обладая редким даром сочувствия. Порой Мария тащила в фургон всякую живность, вроде котят и щенков, а раз где-то поймала ручную крысу, прожившую с циркачами целый год, а затем куда-то пропавшую. И Рольдо, да и не он один, часто ругал свою спутницу за это сострадание, ведь она не видела разницы между брошенным котенком и безродным бродягой, встреченным в каком-нибудь глухом краю.
- Он идет своей дорогой, - проворчал жонглер. - А у нас своя. Не стоит привечать всяких незнакомцев, ведь мы не знаем, кто он. Говорят, тут полно разбойников, и я не хочу, чтобы один из них ехал с нами, а потом, ночью, перерезал всем глотки и ушел обратно в лес, - мрачно произнес Рольдо, сурово взглянув на девчонку. - Доведет когда-нибудь до беды твоя доверчивость, Мария!
Но, поравнявшись с путником, неутомимо мерившим тракт широкими шагами привычного к странствиям человека, жонглер, перехватив укоризненный, полный детской обиды взгляд своей спутницы, все же сменил гнев на милость.
- Далеко ли идешь, почтенный? - окликнул путника возница, всей душой надеясь, что этот человек окажется просто крестьянином, ходившим в соседнюю деревню. Рольдо, хоть и злился на Марию, отказать глупой девчонке не мог, относясь к ней прямо-таки с отеческой заботой.
- Иду, пока тракт не кончится, - обернувшись, бросил с усмешкой путник. - А тебе, приятель, что за забота?
Жонглер придержал упряжку, пару смирных лошаденок, купленных в одном поселке на востоке Келота. И точно так же сбавил шаг пешеход, с интересом уставившись на Рольдо, из-за плеча которого выглядывала Мария. Собственно, стоило только этому малому увидеть девчонку, о вознице он забыл, ибо мало бывает некрасивых девушке в пятнадцать лет, а спутница Рольдо могла затмить любую даму, будь та хоть трижды в шелке и жемчугах. В прочем, циркач больше обеспокоился бы на счет встречного путника, если бы тот стал вдруг восторженно любоваться одутловатой физиономией самого Рольдо.
Девушка неизменно привлекала внимание своей чистотой и врожденным изяществом, где бы она ни появлялась, одна или со своими спутниками. Тугие огненно-рыжие кудри упрямо выбивались из-под чепца, и мужчины бросались на них, точно бык - на алый плащ. Вздернутый носик, чуть припухлые губки, казалось, так и просившие впиться в них страстным поцелуем, и пронзительно-зеленые глаза никого не оставляли равнодушным, и порой Винченте, оберегавшему сестру, как самое ценное сокровище, приходилось успокаивать самых горячих ухажеров с помощью кулаков или даже ножа.
К счастью, акробат умел постоять за себя, к тому же на его пути пока не попадались действительно опасные противник, вроде мающихся бездельем сынков какого-нибудь сеньора. Ну а если приходилось совсем туго, к драчунам достаточно было просто приблизиться Бернарду, при виде которого у самых отъявленных задир вдруг появлялись некие спешные дела где-то невообразимо далеко. Брошенный здоровяком исподлобья угрюмый взгляд мгновенно охлаждал пыл любого задиры, неважно, был тот с голыми руками или добрым куском закаленного железа.
- Мы можем подвезти тебя, если нам по пути, - предложила тем временем девушка, ничуть не смутившись восторженных взглядов незнакомца. Как и ожидал Рольдо, Мария поспешно взяла все в свои руки, вклинившись в разговор настороженных мужчин: - Скажи, куда ты направляешься?
- Я иду в Фальхейн, - неожиданно дружелюбно ответил путник, тепло улыбнувшись. К своему удивление Рольдо не смог прочитать в его взгляде ни намека на похоть, только искреннее восхищение, будто этот коренастый мужик видел перед собой не юную красавицу, а, к примеру, древнюю картину. - В столицу Альфиона.
Приглядевшись к своему собеседнику, Рольо понял, что он был уже не молод, но еще крепок. В короткой бородке и аккуратно постриженных усах почти невозможно было заметить седину, а дыхание путника, без сомнения, прошагавшего уже не одну лигу, было ровным и мощным.
Оружия этот человек, одетый в довольно пыльный, потертый камзол серо-коричневого цвета и крепкие сапоги на толстой подошве, как раз для дальней дороги, на виду не держал, но опирался на увесистый посох, отполированный частыми прикосновениями до зеркального блеска, да на боку его висела кожаная котомка, должно быть, с кое-какими припасами.
- Здорово! Мы тоже едем в Фальхейн, - воскликнула девушка, прежде чем Рольдо успел пихнуть ей кулаком в бок, напомнив, чтобы держала язык за зубами. - Садись, у нас хватит места.
- Ну, если ты приглашаешь, красавица, - улыбаясь, произнес, чуть растягивая слова, путник. - Что ж, пожалуй, присоединюсь к вам. Вместе веселее, верно? - спросил он, взглянув с прищуром на насупившегося Рольдо, который не находил в себе сил послать этого странного человека, явно не обычного бродягу, куда подальше.
Нечаянный попутчик назвался Диланом, и все то время, что провел вместе с балаганщиками, старался быть как можно менее заметным, по мере своих сил помогая им в будничных делах. Ему как-то удалось расположить к себе всех циркачей, исключая лишь самого Рольдо. С Бернардом путник боролся на руках, заслужив уважение силача, ибо в первый же раз продержался почти минуту, с Сибиллой вечерами долго смотрел на звезды, слушая ее путаные предсказания. И даже ревнивец Винченте почему-то нисколько не опасался за честь своей сестры, когда та оказывалась слишком близко от Дилана, не упускавшего возможности приобнять девушку, шепча ей на ухо всякие глупости.
Однако подозрение Рольдо с каждым часом лишь усиливалось. Оказавшийся настоящим рубахой-парнем путник умудрился поговорить обо всем, так и не объяснив толком, кто он есть и чего ради направляется в Фальхейн. Жонглер понял, что Дилан родом точно не из Альфиона, а, значит, прибыл в это королевство по важному делу, но Рольдо никак не мог понять, по какому именно. Этот крепкий мужик, утонченностью манер, скрываемой под маской добродушной грубоватости способный потягаться и со знатными господами, не был похож на наемника или странствующего жреца из тех, что несли свет своей веры во все уголки огромного мира, без разницы, каким богам он молились.