– Ну всё. Объясни же наш, о великий музыкант своего времени, Ярослав Львович Корневой, подмечаю, даже не Нотный, ни Минорный, ни Мажорный, а самый что ни на есть Корневой Слава, свою философию бесполезных занятий, грязи, нищеты, отрекания от собственного же благополучия!
Ярослав прекрасно понимал, что Митя другого совершенно мнения о том, что он должен делать и как он должен поступать сейчас. Но верный путь ему всегда подсказывали звук колес поезда.
– “Партизанская”, следующая станция “Измайловская”, – прогремел оповещатель.
– Слушай, а ты куда вообще едешь? – спросил Дима, мне до Щёлковской. Он пытался таким нелепым способом немного подбодрить Славу, а может даже и извиниться.
– А ты сам подумай, на каждой станции мы играем. Как раз напомнил, спасибо.
И Ярослав со своей бандой пошли в соседний вагон, Дима решил пойти за ними из чистого любопытства.
И заиграла грустная мелодия, потом Слава запел. Протяжно, немного фальшиво, но с душой. Как раз с той, к которой он теперь прислушался. Дима пристально смотрел за играющим на гитаре другом. Ярославу эта песня очень нравилась, её он особенно любил играть в метро, потому что так он может гораздо большему количеству людей показать то, что он теперь чувствовал и что он испытывал раньше. Теперь он это попытается показать и Мите. Поезд растворился в тоннеле, унесшим его куда-то вглубь под землю. Перед Ярославом расстелилась аудитория университета, в котором он учился вместе с Митей. Перед ним молодой, весёлый и энергичный Дима что-то перелистывал в своих тетрадках и учебниках.
– Ты подожди минутку, сейчас я тебе эту теорему по бырому объясню, так…Ой!
Дима что-то уронил, то-ли ручку, то-ли тетрадь. Славу это уже не волновало. Всё его внимание, словно солнечный луч или софиты на актёра направились в окно, буквально вспыхнувшее позади него яркими ветками. И как из прорвавшейся плотины прямо в уши Ярославу полились невероятной красоты сочетания звуков, парящие в воздухе прямо перед ним, как лепестки нежных роз мелодии – металл! Жирный, жесткий, гудящий. Сердце тут же затрепеталось, затолкалось в своей оболочке, запрыгало, словно колеса под поездом…В метро....
Славу унесло куда-то за пределы вагона, Дима даже шутливо добавил:
– Пора вставать! А то станцию пропустишь. Совсем в транс ушёл.
– Не пропущу, объявят же.
Ярослав уже никак не реагировал на Митины шутки, и даже не глядел в его сторону. Обиделся? На что? Дмитрий лишь бездумно оглядывал Ярослава, как диковинную зверушку. Попытка достучатся напрямую козырными приёмами не удалась. А ведь обидно, когда в таком закрытом от всего мира месте – вагоне мчащегося в пустоту метро, происходит целая эпопея таких трогательных образов, а их никто и не замечает толком.
Зазвенели тарелки. Потом раздался грохот баса от мальчика с худощавыми предплечьями. Дмитрий был заинтересован в молодом поколении и их дальнейших путях становления взрослыми, достаточно ему было сказать о том, что какое-то чадо его знакомых ведёт себя скверно, не слушается родителей, да балду гоняет – сразу Дмитрий Алексеевич тут как тут, ни на шаг бедную жертву не отпустит, пока та не образумится. Тоже самое касается и его студентов. Митя подошёл к мальчику:
– Малёк, а не рановато-ли тебе по метро с такими глыбами шляться? Я всё понимаю, подростковый бунт… Либо те мужики еще до мозгов своего возраста не доросли, да? ,– насмешливо, а в конце даже шёпотом сказал Дима. Мальчик, которого звали Кириллом, посмотрел на Дмитрия, приподняв одну густую бровь, и потер пальцем о висок. Так и закончилась Димина беседа с мальчиком басистом. Кирилл отошёл в другой конец вагона к своим товарищам, а Ярослав подсел к другу рядом:
– Что, странно? У Кирюхи все подобные разговоры коротки. Если считает тебя дурнем – молча уходит, заинтересовывается – услышишь от него хоть слово. Тебе походу не повезло. Ярослав утешительно похлопал Диму по плечу.
– Может тебе и не понять просто. Все мы разные.
Дмитрий отрицательно покачал головой.
– Нет, Слава. Так не пойдет. Ты человек? Я тоже. Значит хоть где-то я должен с тобой сойтись. Верно?
– Ты теперь даже мыслишь, как математическая задачка… Если есть одно условие, то значит, несомненно, будет и истекающее из одного условия второе.
Дима уже давно привык игнорировать подобные упрёки в сторону его способов составления логических цепочек. Потому он пошёл к музыкантам. Те резвились во всю: здоровяк на барабанах отбивал энергичный ритм, провоцировавший каждую секунду дополнительную тряску в поезде. Кирилл улыбался во все 36 зубов. Несколько человек в вагоне притаптывали в ритм песни. Хотя, с точки зрения Дмитрия, это и песней нельзя было назвать. Какой-то хаос из криков, да пару кое-как быстро отыгранных партий. Доиграли. Ещё бы чуть-чуть, и голова Дмитрия Алексеевича разлетелись бы в клочья. Сначала он опустил руки, которые были крепко прижаты к ушам во время концерта. Потом подошёл к здоровяку-барабанщику, чуть трясясь от его внушительных мышц и не особо дружелюбной физиономии.