ажды еще и не так удивлю! — Я вижу, вы совсем тут в ученого сухаря превратились, — громко сказал мой товарищ, и все присутствующие разом обернулись в нашу сторону с любопытными взглядами. — А что позвало вас в дорогу, мой добрый друг? Надеюсь, моя просьба не нарушила ваших планов, я предполагал, что вы вышлете деньги с хорошей оказией. — Вот он я сам- какая оказия может быть лучше? А в дорогу меня позвал кроме вашего дружеского письма, торжественный клич герольдов: в столице Анатолии в скором времени состоится турнир года, на который съедутся многие знаменитые воины. — И вы принимаете в нем участие? — Разумеется! И вы — тоже. Все необходимое для вас я прихватил с собой, во дворе стоят две навьюченные лошади, за которыми присматривает мой слуга Каплут, тот самый красномордый Каплут, которого чуть не изжарили на солнце — я простил его и взял к себе в услужение. — О нет! — простонал я. — Мне едва удалось забыть ту страшную схватку с когезопрами, а вы снова зовете меня на бой. — Жарра, я вас просто не узнаю, что с вами сделали в этом Файлено? Вам вредно учиться: от этого вы становитесь трусом или мне показалось? — Вы стали сильны в аргументах. — Ну да, ведь теперь я титулованный землевладелец. Так мне показалось? — Показалось, показалось. Просто я стал ленив, как толстый булочник. Когда мы едем? — Сейчас же. — Дайте же отдохнуть лошадям, — сказал я, думая как бы мне его задержать в Файлено. — Да, лошади должны отдохнуть, вы правы — на выигрыш куплю себе лучшего анатолийского скакуна, а может, даже выиграю его сам. — Что, выигрыш такой значительный? — Мгм. Мою лень как рукой сняло — ценный приз меня заинтересовал. Тем более, что теперь возникло так много непредвиденных расходов. — Я должен сейчас предупредить своих профессоров. Предлагаю выехать завтра с утра. Расскажите мне про условия турнира. — В первый день бой на копьях, в каждом туре у рыцаря одна схватка по три захода. За один удар в щит полагается одно очко, за удар в туловище — два очка, за удар в шлем три очка. В случае если противник вылетает из седла, то выбившему его рыцарю засчитывается победа, и он получает доспехи и коня проигравшего. Награда перстень с огромным бриллиантом. На второй день противники будут биться пешие мечом, наградой победителю будет браслет с драгоценными камнями и серебряный кубок. На третий день назначена общая схватка, и рыцари будут сражаться половина на половину; победители берут пленников и ведут их к дамам, награда — меч, кинжалы работы лучших мастеров, и лучшему воину достанется анатолийский конь в роскошной упряжи. Все, желающие отличиться, приглашены приехать в Номпагед за три дня, чтобы разместить гербы у дворца, по соседству с ристалищем, — так гласит королевский приказ. Глава 12 Фокусы дороги И в тот же день мы отбыли в Номпагед, столицу Анатолии. Путь наш украсило некое развлечение в одном из постоялых дворов. Кого только не встретишь, передвигаясь от города к городу. На этот раз, нас хотя бы здорово развлекли. Трое шумных менестрелей собрались в кружок около толстой бутыли с вином они били по столу тяжелыми кружками и в один голос распевали на разные голоса песенку, надо сказать весьма нескромного содержания. Служанки прыскали смехом и закрывали покрасневшие щеки передниками, хозяин гоготал и шлепал себя по толстому телу, одна лишь жена его сердито ворчала. Подыгрывала эта троица себе на гитарах. Мы дослушали до конца поучительную песенку о вреде воздержания и принялись за ужин. Менестрели притихли. Но вот они снова зашумели и чем дальше — тем больше. Спор их переходил в ссору. Один — солидный и большой, как бочка. Свои длинные рыжие волосы подпоясывал разноцветным кушаком. Другой спорщик, оказался сорокалетним темноволосым мужчиной, с серьезным лицом. Третим в этой шумной компании был благообразный старец — этакий белобородый патриарх с некогда ясными голубыми глазами. Какми бы разными они ни были, все обладали сильными и звучными голосами, пожалуй, даже слишком. И они силились перекричать друг друга. — А ну потише, братцы — менестрели! — закричал хозяин. — Или вам мое вино так в голову ударило? А быть может, вам принести еще одну бутыль, чтобы вы помирились между собой. Ваш крик мешает другим мирно трапезничать. — Позвольте, добрый хозяин решить наш спор, — сказал человек-бочка обладатель густого голоса. — Что за спор между вами певцы? — крикнул ему Родрико. — А может, вы, благородные господа, нас рассудите. Ваш тонкий вкус будет всему судьей. — Так в чем же дело — говори, — засмеялся Родрико. — Дело в том, что мы держим путь на конкурс менестрелей, что скоро состоится в Номпагеде вслед за рыцарским турниром, приуроченным ко дню рождения принцессы. Но каждый из нас утверждает, что его песенка о гитаре — самая лучшая. — И вы ссоритесь из-за этого? Но на вашем состязании вас и рассудят. — Да, но если вы решите, что один из нас прав, значит, другие ошибаются, и какой им смысл петь свои песни для сына короля. — Но полагаться на слова и вкус случайных слушателей… — вам не кажется что это опрометчиво. А как же решимость бороться до конца? — Мы не воины! Мы поэты и музыканты. Так вы будете нам судьями? — Только не я, — сказал Родрико — я плохо понимаю, что сам говорю, а вы просите меня слушать, что сочинили сами. — Пойте свои песни, — решил я, — по крайней мере, они помогут нам скоротать время. Запел большой человек. Его полукруглая гитара, покрытая красным лаком, и украшенная красивым узором, приятно рокотала под толстыми и проворными пальцами. Вот слова этой песенки: Дело было под вечер- Остывала земля. Шел бродяга беспечно, Слушал свист соловья. Может серая птаха Пробудила в нем пыл- Только странник внезапно Все на свете забыл Снял с плеча он гитару И погладив ее, Вдруг запел с ней на пару Прямо в сердце мое. Прикоснулся рукой Он к певучей струне- Задрожала она Тетивой в тишине. Эти грубые пальцы Так проворны легки, И подвластны напору Загорелой руки. Пробежали по ряду, Звукам жизнь подарив, Подбирая по ладу Свой любимый мотив. Отрешенно — влюбленно, Нараспев с тишиной, Он играет проворно Свой мотив огневой. Огневое, шальное Сердце пело мое, Вспоминая с тоскою Свет далеких краев. В буйном пламенном вихре Страстно пела душа. Все просторы притихли, Замерев, не дыша. Песня всем понравилась: и стук кружек по столам и одобрительные возгласы требовали продолжения концерта. Вторым запел белобородый старец. Голос его, несмотря на почтенный возраст, был полон жизни и вслед каждому слову он скидывал с себя по году жизни. Его песня тоже была необыкновенно хороша. Память моя сохранила и этот текст. По остывающей дороге Человек с гитарой брел, У заката на пороге Он пристанище обрел. Поклонившись всем просторам, Встретив сердцем тишину, Словно, лошадь острой шпорой, Он задел ее струну. У заката на пороге, На песке раскинув плащ, Он в объятиях гитары От души затеял плач. В огненном мотиве звуки Прожигали тишину. На другом конце Вселенной Слышно было их волну. От заката до заката, От села к селу, Эти сладкие раскаты В вечном странствии плывут. Он, прикрыв глаза, отдался Плачу струн и их тоске, Словно день один остался, Словно жизнь на волоске. Словно, словно, словно, словно, Словно кто-то сердце рвет, Эта музыка — бесспорно — В бесконечности полет! В ней: янтарь и запах воли, В ней: дождя вечерний стук, Страсть, пропитанная болью, И кольцо дрожащих рук. Звук бродячей песни — это: Воздух северных морей, Все сиянье красок света, Перемешанное в ней. Это — крик и горечь сердца, Это — громовой раскат, Это — трели и журчанье, И тревожащий набат. Это — песенка о ветре, Это — странника глаза, Это — непокорность смерти. Это — женская слеза. Жаркая любовь к свободе, И вся радуга любви- Вот о чем поет гитара Где-то посреди пути. У заката на пороге Под колдующей рукой Огневой мотив в тревоге Расстается с тишиной. Он растает как мгновенье Но когда-нибудь в ночи, Каждым шорохом и трелью, В чьем-то сердце прозвучит. Упал и рассыпался последний аккорд. Все вышли из оцепенения: определенно, и музыка и слова задели чувства людей. Потрескивала жаровня, и запах ее сладко смешивался с ароматом цветущего сада врывающимся в открытые окна и двери…Было очень хорошо сидеть и слушать музыку, и ни о чем не думать, никуда не спешить: редкие минуты покоя. Настала очередь последнего менестреля. Что-то хитрое мелькнуло во взгляде этого человека — он точно знал, что кому нужно. И мотив и слова этой песни были куда игривей двух предыдущих. Отдавая долг заре вечерней Знойной песенкой огня и стали Подчиняясь музыке и слогу, Гитарист бродячий очарован Звуками, взлетающими к богу. Его песня страстно тосковала По душистым травам на закате, По коню гнедому в чистом поле, По морским безудержным раскатам. По ветрам, гуляющим на воле, По жемчужным зубкам Халаниты, По ее медовой сладкой коже И цветастой юбке. По ее горячим стройным ножкам, Что к нему доверчиво прижались, По постели смятой на рассвете. Его пальцы пели и дрожали, На груди качался амулетик. Эта песенка вызывала совсем иные чувства: и я, и Родрико были молоды и легко нарисовали в своем воображении и ножки и постель с горячими ласками. Стихла гитара. Жужжание мух и стук тарелок — ведь дело происходило на постоялом дворе — рассеялось наваждение, разом пленившее всех, кто находился в помещении. — Даа, пожалуй, я погорячился, когда взялся вас судить. На меня пытливо уставились