ями на турнир в Номпагед — это я точно понимал в тот момент, сидя у камина, — дальше в моей памяти был странный провал. Но я был расслаблен и доволен собой, не хотелось спешить, в сущности, ничего не хотелось — было приятно и хорошо. Но все веселье и тепло ужина было прервано весьма досадным способом: сочная, как вишенка, хозяйка оказалась слишком неуклюжа. Подавая нам на стол, она зацепилась ногой за скамейку и навалилась на меня своим теплым и, надо сказать, соблазнительным телом, отчего я, потеряв равновесие, и ища опоры, одной рукой угодил в камин. Резко вскрикнув от боли, я закричал еще сильнее — в моей голове, словно туман рассеялся; очень болела рука, рукав камзола дымился, хозяйка сбивала с него огонь полотенцем и громко причитала, я же — стоял, как громом пораженный. В голове творилось что-то невообразимое. Воспоминания будто яркие вспышки проносились перед моими глазами: стыд и растерянность впились в меня своими когтями. Боги, что я натворил! И где были вы, если не остановили меня? Вот, что я вспомнил. Прекрасный солнечный день. Огромная толпа людей. Большие помосты, с которых зрители, в их числе король Яперт с супругой и молодой принцессой, лицо которой скрыто, по обычаю анатолийцев, плотной вуалью, наблюдают за турниром. Вижу себя на большом поле, напротив всадник. Кони наши несутся навстречу друг другу. Моя рука сжимает длинное копье, и я должен в идеале сбить противника с лошади, или хотя бы ударить его. И вдруг, притихшее утоптанное ристалище, попутный ветер, по которому словно по желобу скользит древко копья, моя рука, отправившая его — все сливается, переходит в одну цель, в одно летящее мгновение. Я уклоняюсь от вражеского копья. Мой противник и я — мы оба удерживаемся в седле, и, повернув коней, снова сходимся все с той же решимостью. Сквозь решетку забрала не различить глаз врага. Мне кажется — они черные как угли. Он молод и силен, и у него есть опыт в таких схватках, которого так не хватает мне сейчас. Но когда не достает опыта — призываешь на помощь ум, отвагу, везение. Мне удается сбить его во втором заходе. Он стоит на земле, отряхивая пыль с наколенников. Лошадь его нервно ржет и делает круг. Я почти дошел до финала. Как и Родрико. Когда мы встлали друг напротив друг, сумасшедшая мысль мелькнула у меня. Я подумал, что Родрико должен выиграть этот туринир. Ему так долго невезло, что он заслужил благосклонность Даарте. Наверное, эта мысль сбила меня с толку, а меня сбил мой противник — Родрико. По иронии судьбы, именно мой друг лишил меня одного приза на турнире. Он одержал победу надо мной — удар его был настолько мощным, что разнес мое копье в щепы. Я долго смеялся потом над его виноватым видом, когда мы отмечали эту победу в шатре сеньора Абжера, куда нас любезно пригласили, проявляя гостеприимство по отношению к чужеземцам. — Единственное, о чем мне приходится сожалеть, так это о том, что я вернусь в Файлено пешком, — смеяясь сказал я и похлопал 'убитого' своей победой Родрико по плечу. — Хотя у меня остается еще шанс выиграть этого хваленого анатолийского коня. — Вот уж нет! — возмутился Родрико, — я ни за что не приму от вас вашу лошадь. К тому же, я сам льщу себя надеждой выиграть главный приз, — проговорился он. Мы пьем вино в компании дружелюбных анатолийцев. Сегодня мы пируем, а завтра — будем биться друг с другом. Турнир это подобие жизни. Главное это кодекс поведения, достойного дворянина. Можно и допустимо вежливо убить своего знакомого. Вежливо и галантно. Почему бы нет! Это воспоминание сменяет другое. Герольды объявляют победителя турнира. Им стал Родрико! Он луше всех проявил себя в Большой схватке. Мы примкнули к лагерю Черных, и побили Синих рыцарей. Он подходит к королеве турнира и преклоняет колено, красавица возлагает ему на голову прелестный венок из полевых душистых цветов и дозволяет поцеловать подол платья. Она же вручает ему роскошно сделанный меч и пару кинжалов. Юноша-паж ведет чистокровного анатолийского гнедого скакуна. Стройные ноги коня полны силы, пышная грива убрана волосок к волоску, на нем дорогое седло и укрыт он золотым чепраком. Родрико переполнен гордостью и тщеславием: не везет в любви — везет в бою. Похоже, скоро это станет его девизом! Но теперь я хорошо помню, что во втором состязании, в пешем поединке, я тоже был победителем — и мне достался золотой браслет, со вставкой из редких камней и тяжелый серебряный кубок. Я встретился в финальном поединке с рыцарем из лагеря Синих, сеньором Мангендом. Он обладал безупречной техникой боя — пришлось, как следует, попотеть. Но удача была на моей стороне. После турнира и роскошного бала во дворце, мы распрощались с Родрико: он уплывал на попутном корабле в Ритолу. Я же собирался вернуться в Файлено и продолжить знакомство с науками и их достойнейшими представителями. Проводив Родрико — его корабль уходил вечером, — я тронулся по ужасно замощенной улочке в направлении своей гостиницы, то и дело спотыкаясь. Она была узка, крива и горбата. Ее плотно обступили мрачные двух — и даже трехэтажные дома, в которых кишела самая разнообразная жизнь, включая людей и насекомых. В одном темном проулке я услышал возню и всхлипы. Двое мерзких бугаев насиловали женщину, точнее, они собирались это сделать: с нее была сорвана часть вещей, лицо ей замотали ее же шарфом, один урод крепко держал ее сзади, а другой — спереди расстегивал ее платье, скрепленное множеством крючков. Пришлось вмешаться и спасать бедняжку — кто бы она ни была. — Эй вы, субчики, а ну оставьте женщину в покое. — Иди своей дорогой, прохожий! — грубо ответил мне утробным голосом один негодяй. — Это ты мне?! — тут кровь моя вскипела — ублюдки даже не посчитали нужным — отложить свое мерзкое дело. Я вынул меч из ножен и приставил его сзади к шее одного. — Я отрублю тебе башку, грязная свинья, если ты сейчас же не уберешься со своим дружком отсюда. Он протянул назад руку и нащупав острое лезвие взглянул на своего напарника, который ко мне лицом находился — тот кивнул ем пару раз — соглашайся мол. И делать нечего — они поняли, что лучше не связываться — убрались по добру- по здорову, напоследок прокричав даме: — Это еще не конец, дорогуша! Один большой человек хочет, чтобы ты получила удовольствия сполна, а потом прибить тебя как мерзкую крысу. Женщина присев на корточки, дрожала от плача. — Позвольте, я помогу вам. — Ой, ненужно — мне так стыдно, мне так стыдно, это ужасно, унизительно! — восклицала она чудеснейшим голосом. — Я чувствую себя грязной оттого, что они прикасались ко мне. — Это легко исправить, — мягко сказал я, — вам надо лишь прийти домой и принять теплую ароматную ванну. — Вы думаете, это поможет? — Если это не успокоит душу, то хотя бы расслабит и согреет тело — в любом случае будет польза. Она откинула шарф с лица и мне открылась прелестнейшая картина. — Меня зовут Дизанна. Я прошу вас, зайдемте ко мне в дом. Мы стоим рядом с ним. Мне очень хочется отблагодарить вас. И мне нужно сейчас чье-нибудь участие. Я не могу сейчас остаться одна, потому что начну переживать весь этот кошмар. Эта женщина не была знатной — финиара, вот кто она. Красивая женщина, из простого сословия, о которой заботятся знатные мужчины, в Ларотуме такие вещи делались тайно. В Анатолии они тоже не предавались огласке, но положение подобных дам было узаконено, содержанки не могли называться сеньора, к ним обращались валин — что значит: просто красивая женщина — это все на что они могли рассчитывать в свете общественного положения. Но меня это не остановило, — напротив, очень сильно привлекло — молодой дурак. Но неспроста она была на содержании у богатых людей — эта женщина знала толк в искушении. Я ей просто не мог отказать — нежная, трогательная, порочная — этот хмельной напиток не оставит равнодушным ни одного мужчину. Губы ее заставляли думать о поцелуях, грудь так соблазнительно останавливала взгляд на себе, округлые бедра, коварная походка — ягодицы обтянутые тонкой тканью вак, сквозь которую просвечивают стройные ножки, которыми она аккуратно вышагивала, вызывая желание, а все прочее, что скрыто под этим платьем, я очень быстро нарисовал в своем воображении. Словно конь в поводу, я послушно пошел за ней. Меня усадили в глубокое кресло, такое, из каких ни за что не хочется выбираться, взяли в руки гитару — инструмент, излюбленный в Анатолии, и тонкие пальцы пробежали по струнам, вызывая к жизни страстную мелодию. Голос ее глубокий и естественный зачаровывал — пела она с чувством, и музыка сделала свое дело — проникла в мою циничную душу. Изредка женщина поднимала голову, откидывая блестящие темные локоны со лба, отчего яркими искорками качались рубиновые подвески на тонкой золотой диадеме, и пристальным взглядом больших, чуть увлажненных глаз, словно наполненных слезами, смотрела в мои. — Это старинная песня анатолийских рыбачек. Я ведь из простой семьи, где все держится на хрупких женских плечах. Отцы и мужья подолгу пропадают в море. А бедным женщинам нелегко защитить себя от посягательств липких богатых бездельников. Мне просто повезло — знатные люди позволили мне вести жизнь вполне достойную. — Она отложила гитару и приблизилась ко мне. Ее бедро было, как раз около моей головы — она нарочно так близко, так интимно подошла и провела струящейся тканью платья по моей ладони, лежащей на подлокотнике — пальцы мои сжал