инадлежала нашему клану, и однажды ее украли, но это был не ваш доверитель: тот, кто это сделал, уже мертв. Я доставлю ее человеку, который по праву может обладать ей. — Как же я смогу оправдаться перед своим знакомым? — спросил я, имея в виду вас. — Если у него будут к вам претензии, отправьте его ко мне. Он очень настырный, он меня найдет. Все, что я могу сделать-расколдовать ваших профессоров. Так не будем же медлить — дайте мне вашу склянку. Он провел вокруг нее рукой и протянул нам. — Здесь еще достаточно порошка, чтобы поправить дело. — Но как? — Я изменил силу порошка с отрицательной на положительную. Мы очень усомнились, и все подумали, что он обманывает нас — ведь не было никаких заклинаний и прочих магических действ. Он понял наши сомнения и засмеялся. — Если хотите, я для вашего спокойствия могу пошевелить губами, но от этого ничего не изменится. — Надеюсь, вы понимаете, кэлл Орджан, что у меня не было выбора? Я бы не смог совладать с таким человеком. Соро обеспокоено вглядывался в мое лицо. Я пожал плечами и равнодушно сказал: — Что ж, легко пришло — легко ушло. Соро вздохнул с облегчением. Зачем ему было знать, что я всю эту историю сразу взял под сомнение и очень хорошо запомнил каждое его слово и приметы человека, описанные им, и при случае желал все проверить, например, разыскивая такого колоритного типа. Если то, что Соро сказал о свойствах амулета — правда, то вдвойне обидно потерять его, ни разу не воспользовавшись им. — Так чем же закончилось ваше приключение? — Вы имеете в виду профессоров? — Да, конечно, ведь с них же все началось. — Влаберд объяснил нам, что нужно посыпать тем же порошком любимые вещи профессоров, с которыми они никогда не расставались, и они перестанут чудить. Вам интересно будет послушать, как мы справились с этой задачей — было довольно занятно! — За утраченный амулет ты должен быть готов развлекать меня баснями хоть до самого утра. — Зря вы так, — печально вздохнул Соро и продолжил историю своих превращений. Влаберд ввел своего сына в оцепенение и сказал, что тот простоит так еще несколько часов, и у нас будет достаточно времени, чтобы расколдовать профессоров. — Да, и когда этот дуралей очнется, передайте ему от меня, что он — осел! С этими словами грозный папаша умчался как черная туча. — Уф! — сказал Лава. — Он восхищенно смотрел вслед этому человеку. — Интересное для науки явление, — заметил Слэкс. А у меня в голове был такой сумбур! Слэкс пощелкал неудавшегося мага по носу: он сделал несколько обидных щелчков — никакой реакции. Зрачки его уставились в одну точку и он, не мигая, смотрел в нее. Тело его словно окаменело. — Это какой-то временный паралич, — решил я. И мы приступили к устранению неприятных явлений, вызванных магией. Самое важное было установить с точностью наиболее любимые вещи учителей. Мы обменялись своими наблюдениями друг с другом и в основном пришли к единому перечню. За ректором Тагом было замечено пристрастие к роскошной трости, которую, как уверял он, ему жаловал сам король. Эта вещь была излюбленным предметом его тщеславия. Профессор философии и риторики Обоймер Лайо никогда не расставался с любимым котом, и все утверждали, что этот кот побывал в руках у Юнжера. Математик Шропотен Мино вечно размахивал огромной линейкой, и один раз даже чуть не выбил себе зуб, но таскал ее повсюду. У алхимика на цепочке болтался большой прозрачный кристалл. Астроном Лесий Кар имел пристрастие к жевательным палочкам и подзорным трубам — с трубами было не просто, решили сначала попробовать на жевательных палочках. Профессор оккультизма Лопнер Бив не расставался с четками, а теперь еще и с толстой кухаркой. Дромулус, которого вечно знобило, пытался согреться в меховом палантине. Механник гордился орденом за победу в Медвежьем турнире больше, чем всеми своими научными изобретениями: таковы выверты человеческого тщеславия. Флэт всегда носил с собой лупу. А вот, правовед Фрадус Йон, колючий как щетка, вызвал у нас сомнения — он был какой-то… обыкновенный. Кто-то из нас предположил, что у него есть черная кожаная папка, в которой он хранит тексты лекций. Кто-то уверял, что дело в маленьком гребне, он кладет его в карман мантии. А еще при нем всегда были увеличительные стекла для глаз, которые изготовил его приятель астроном. Но, кроме того, и у него и у остальных профессоров имелись часы, которые мастерил Вагро Пэпт, ведь до того, как стать профессором, в юности он был подмастерьем часовщика. Итак, мы приступили — порошка было немного и следовало экономить. Начали с Болополя, потому что нам сообщили, что этим утром он выехал из города верхом на осле. К счастью, он не торопился. Болополя удалось перехватить почти сразу за городом, на Конной дороге, он направлялся в Ларотум. Профессор был сам не свой от удивления, когда мы сказали что догнали его изключительно из научного интереса — проверить действие его кристалла, потому что поспорили. Он сказал, что это чушь и кристалл, который не дает покоя воображению студентов ничего более, чем простое украшение, подаренное ему матерью. Стоило немалых трудов уговорить его показать напоследок этот кристалл. У Болополя глаза на лоб полезли, когда мы стали посыпать его крупицами порошка. Потом они у него полезли к самому затылку, когда он пришел в себя (порошок заработал!) и спросил: какого корня он едет на этом осле! Мы от смеха чуть животы не надорвали, но это был как-никак наш уважаемый профессор — он требовал к себе почтения, но что тут скажешь? Пришлось сочинять ему всякую ерунду: мол, едет за какой-то особой голубой глиной для своих опытов. Тогда он резонно спросил, почему при нем все его имущество. Кто так нагрузил бедного осла. Это здравомысленное замечание убедило нас, что опыт удался. Далее мы помчались в университет, ибо на тот же день была назначена знаменательная свадьба. Наверное, это чересчур жестоко по отношению к бедной девушке — раз в жизни ей выпало такое счастье, но мы проявили здорувую мужскую солидарность-надо было спасать от неравного брака несчастного, потому что брак сам по себе способен стать сплошным несчастьем, а уж когда человек осознает, что причиной его стало колдовство! Вышло много сложностей с этим Лопнером: он не хотел поддаваться — никого не подпускал к себе и всех ревновал к своей невесте, а дело уже близилось к финалу! И вот уже, счастливый, нарядный и важный, как павлин, жених выходит на улицу, чтобы направиться в каморку к своей кухарке, откуда путь их лежит к храму, как тут появляемся мы его и окружаем его. Четки у профессора все также намотаны на руку. Лава хватает его за руки и начинает молоть всякий вздор, вроде поздравлений — сам же высыпает порошок на четки! Тут выплывает эта страшная кухарка, несется к нам и бросается с разбегу на шею Лопнеру! Да, такого спектакля Файлено еще долго не увидит. Закончилась пылкая страсть ужасной потасовкой — когда до женщины дошло, что профессор многовенно охладел к ней и резко поменял свои планы насчет женитьбы, от дикого отчаяния она моментально перешла к боевым действиям. Будто из-под ее юбки выскочила кастрюля и стала летать нал головой бедного Лопнера. Хуже всего, что Файлено городок небольшой — этот скандал доставил массу неприятностей оплошавшему жениху. Дромулус никак не мог понять, чего мы от него хотим, и пока открывал рот и переспрашивал, Лава подобрался сзади к его накидке и сделал дело. Особенно много хлопот доставил астроном. Сначала мы посыпали порошок на коробку с жевательными палочками. Но это было неудачно, потому что в его кабинете тоже имеласть коробка, и мы не могли знать наверняка: какая из коробок подверглась магическому воздействию. А, кроме того, в его кабинет еще нужно было попасть. Он уединился там и не желал никого видеть. Пришлось выманивать самым банальным враньем, на которое он, к счастью купился, — мы крикнули ему через дверь, что сам Яперт пожаловал собственной персоной за гороскопом для себя! Такая ложь — какие угодно двери распахнет. И мы вошли. — Что вам угодно, олухи мои, — прогнусавил Кар, — кто мне сказал добрую весть про короля? — О, великий профессор, он будет здесь к следующей салле. А пока вы должны составить ему гороскоп. — Но ведь я уже составлял ему гороскоп. — То был гороскоп на его рождение. — Так я делал ему гороскоп и на этот год. — А он хочет более подробный на следующий год. Но ради такой счастливой вести, вы не позволите, взглянуть в вашу трубу. — Вы дерзкие олухи, — гнусавит профессор, как смеете нарушать мой покой, когда сам король Анатолии жалует меня! Это препирательство заканчивается тем, что мы все-таки завершаем дело. Пока я отвлекаю профессора, Слэкс посыпает все небесные трубы и пачку с палочками, на всякий случай. К астроному возвращается ясность рассудка, что выражается в нудных и неудобных для нас вопросах: что мы здесь делаем, что плели ему про короля, и вообще, он доводит до нашего сведения, что мы олухи стоеросовые. С моим собственным учителем пришлось помериться силой. Его просто обуяла потребность в борцовских схватках — он задирал прохожих, выкорчевывал голыми руками деревья, сломал наш фонтан. И я, рискуя своим здровьем, ибо учитель мой наделен недюжинной силой, вызвался побороться с ним. Прихватив щепотку порошка в руке, я дождался, пока он повалит меня на землю, и успел ухватить его за цепь, на которой болтался орден. Моя хитрость срабо