В любом случае, Фриц не мог позволить себе долгое ожидание. Пусть Вольфганг и дал торжественную клятву, на душе скребли кошки. Нельзя бросать блюстителей морали без присмотра надолго, ой нельзя.
В итоге Фрицу пришлось оставить спутника в одиночестве дожидаться, когда освободиться Филипп. Это тоже было рискованно, человек Вольфганга мог воспользоваться возможностью представить дело в выгодном для своего начальства свете и даже оболгать Фрица. Тут оставалось полагаться на уже проверенную разумность Филиппа, который не купится на простые наветы, тем более на человека, которого хорошо знал и в чьей порядочности смог убедиться на деле.
Предчувствия Фрица не обманули, по возвращении в Спанфурт его ждали прескверные новости.
Ульриха с Гертрудой уличили в греховной связи и взяли под стражу.
Возможно, кто-то все-таки настучал на них или Вольфганг всегда знал о влюбленных, но приберег их нарочно до того момента, когда нужно будет нанести удар по Фрицу.
— Ты поклялся на кресте, — не преминул попенять тот, пусть это уже и не имело никакого значения.
На губах Вольфганга всего на краткий миг промелькнула самодовольная ухмылка, но потом на лицо вернулось обычное сдержанное выражение.
— Я поклялся, что не буду выносить приговоров, и слово сдержал. Мы лишь задержали преступников и проводили следствие, чтобы подготовить к вашему возвращению доклад.
Вольфганг продемонстрировал Фрицу протоколы допросов и показания свидетелей, среди которых была одна из подружек Беаты. Та в числе других достойных людей утверждала, что видела, как Ульрих поздно вечером заходил в дом к Гертруде и появился оттуда лишь утром. Почему все эти господа и дамы вместо того, чтобы молиться или заниматься другими приличествующими праведникам делами, торчали у окон, в докладе умалчивалось.
Сам Ульрих при встрече с Фрицем горячо заверял, что все показания свидетелей — наглый поклеп.
— Мы с Гертрудой виделись только в храме, готов поклясться на кресте и Святой Книге!
Вот только когда его схватили блюстители и сунули под нос «доказательства», Ульрих со страху говорил совсем другое.
Небеса, наделив его добродушием и покладистостью, не дали избытка ума и возлюбленную Ульрих подобрал по себе.
Эта парочка блаженных не придумала ничего лучше, как на допросах начать выгораживать друг друга. Ульрих заявил, что склонил Гертруду ко греху прелюбодеяния угрозами. А та по дурости ляпнула, что опоила его приворотным зельем. Бестолочь!
Всего несколько слов и вот же рядом замаячили тени инквизиторов, вставших в стойку гончих, которые взяли след медведя.
Вызванные Вольфгангом служители Трибунала прибыли всего через несколько часов после возвращения Фрица в Спанфурт и немедленно взялись за дело. Признание в колдовстве это вам не шутки.
Фрицу удалось добиться только смягчения пыточной процедуры, хотя Гертруда наверняка уже при виде разнообразных инструментов истязания была готова приписать себе грехи и пострашнее применения приворотного зелья.
На прошедшем через неделю суде, где Фриц выступил в качестве защитника, Гертруда выглядела истощенной, но сама держалась на ногах — уже хорошо. Значит, если придется бежать, она сможет передвигаться. На справедливость Фриц уже особо не надеялся.
За время, проведенное среди церковников, он пришел к выводу, что в нарушении целомудрия священниками и монахами действительно нет большого греха. Человеческая природа далека от идеала теологов, даже служителей Бога невозможно заставить полностью отказаться от простых человеческих радостей. И если уже так получилось, почему бы священникам вообще не разрешить брак, как это сделано у вернианцев Вермилиона, Инеместы и Кальтонии? Таким образом, клирики будут защищены от соблазнов, имея для удовлетворения позывов плоти законную супругу, и одновременно подадут прихожанам пример семейной верности.
Иногда Фрицу казалось, что клирикане настаивают на целомудрии церковников не столько из соображений веры, сколько из упорного нежелания хоть в чем-то походить на вернианцев, которых после случившегося триста лет назад раскола, ненавидят едва ли не больше всяких язычников. Дурость полнейшая, однако деваться некуда.
Обычно Церковь смотрела на отсутствие целомудрия у своих служителей сквозь плотно сомкнутые пальцы, теперь же в графстве Доннерготт сменились порядки. Вольфганг вцепился в дело, упирая на то, что Ульрих не просто совершил грех прелюбодеяния, но дерзко попрал все эдикты епископа, продолжая посещать любовницу даже после объявления строжайшего наказания за блуд.
— Пусть нашего брата обманула ведьма грех остается грехом. Следует пройти ритуалы очищения и покаяния, чтобы, избавившись от тьмы, снова вернуться в лоно Матери-Церкви. Для колдуньи же, именуемой Гертруда дочь Ганса, я настаиваю на смертной казни через сожжение.
Так закончил свою обвинительную речь Вольфганг.
Фриц ничего не мог противопоставить обвинениям, поэтому оставалось призывать к человеколюбию и упирать на то, что грех произошел не по злому умыслу, а по глупости. Наказания Ульриху и Гертруде было уже не избежать, оставалась надежда хотя бы смягчить приговор и не доводить дело до казни. Священники баронства, которые должны были в итоге вынести приговор, слушая Фрица, то и дело косились на Вольфганга. Будто ждали команды. Или опасались, что тот может в любой момент отрастить клыки и наброситься. Даже они уже боялись блюстителей и были готовы без споров проголосовать так, как укажут.
В конце концов, своим авторитетом Фрицу удалось добиться лишь того, что дальнейшее рассмотрение дела перенесли в епископский суд.
Выезжали на следующий день после службы, хотя Фриц пробовал настоять на том, чтобы покинуть город во время мессы, когда все жители будут в храме (теперь туда, изрядно запуганные блюстителями, ковыляли даже больные) и удастся избежать любопытных глаз. Вольфганг вроде бы соглашался, но то и дело происходили будто бы случайные проволочки.
— Раз уж мы все равно не успеваем, проведите службу сами, отче, — со всем почтением предложил, в конце концов, он.
Фриц резонно возразил, что со службой отлично справится и священник из второго спанфуртского храма, который, собственно, и будет замещать отправляющегося в путь главного пастыря. Им же следовало спешить. Вольфганг по своему обыкновению изображал покорность, но выезд в нужное время все же сорвался, и Фрицу пришлось провести мессу, потому что «вы ведь все равно здесь, отче».
После путешественники все же отправились в дорогу. Во главе отряда ехал Вольфганг, за ним несколько блюстителей охраняли сидящего на муле Ульриха. Рядом держался Фриц, а дальше лошади тянули телегу, на которой стояла деревянная клетка.
Внутри забилась в угол Гертруда, сжавшись в темный комок, в котором трудно было угадать не то, что черты лица, но даже фигуру. Просто безликая гора тряпок.
Ульрих то и дело оборачивался, с тоской поглядывая на клетку. Улучив момент, Фриц подъехал к нему ближе и шепнул:
— Не пялься так, только хуже делаешь. С Вольфганга станется объявить, что Гертруда все еще влияет на тебя темной магией.
Поспешно отвернувшись от клетки, Ульрих со смесью отчаяния и надежды уставился на Фрица.
— Отче, вы ведь нам поможете? Молю…
— Я сделаю все, что в моих силах. А ты постарайся мне не мешать и не испортить все еще больше, чем уже сделал, — жестко сказал Фриц.
Он, что греха таить, злился на Ульриха и его подружку, но говорил резким тоном не только из-за этого. Считая, что от сочувствия и разведения соплей толку не будет (Ульриха это лишь размягчит), Фриц намеренно держался сурово, чтобы тот взбодрился. Если на твое нытье другие отвечают фразами вроде «и что, так и будешь разводить сырость?», это вызывает желание показать свою силу.
По мере того, как отряд двигался через город, на улицах собиралась толпа. Вот поэтому-то Фриц и хотел ехать во время мессы. К чему привлекать зевак? Похоже, Вольфганг наоборот собирался показать жителям Спанфурта, что бывает с нарушителями законов нравственности. Провести очередной акт устрашения.