— Эйгель, что случилось?
— Ксандр, Рисмус отправляет тебя к храмовникам!
— Когда?
— Он сказал, что завтра.
— Я чувствовал, что будет какая — то гадость.
— Я его хотел попросить, а он даже слушать не захотел, ушел. Но сегодня в ужин я его упрошу. Хочу упросить.
— Наивный ты.
— Но почему?
— У него давно все решено. И за ужином он с удовольствием послушает твои просьбы, но поступит так, как уже решил. Сейчас как всё было?
— После обеда он пил вино, улыбался и сказал про тебя. Я ему. А он говорит, кого мне отправлять, не Мариса же?..
— Марис? Кто такой?
— Сын кухарки. Ему семь или восемь. Хорошенький такой мальчишка. В замке все его любят. Ласковый, добрый.
— Так и сказал:»Не Мариса же»?
— Так… Нет. Он сказал;»А кого тогда к храмовникам, не Мариса же?».
— И ты вечером будешь у него просить, унижаться?..
— Да. А что?
— К храмовникам завтра обязательно нужно кого — то отправить?
— Да, двоих. Хромого старика и… тебя.
— А если не меня, то кого? Кого отправят? Ты не задумался?
Эйгель подавленно молчал.
— В ужин, насладившись твоими просьбами, твой брат скажет, чтобы ты сам выбрал, кого отправить к храмовникам: меня или Мариса.
— Нет!
— Почему же нет? Вспомни, когда меня били. Он предложил тебе выбрать между мной и тобой.
— Ксандр, я поступил гадко. Трус. Ты бы так не поступил.
— Не суди себя слишком строго. Пару лет назад я тоже несколько раз струсил.
— Ты?
— Было дело. В первый раз, когда напали орки, я спрятался под кровать. Забился от страха. А Овик, мальчик моих лет, с ними дрался, убил нескольких. Потом у рабовладельца. Овика избили плетью, но он не сломался. А я после второго удара бросился целовать сапоги. Мне до сих пор стыдно.
— Ксандр…
— Ладно… Ты скажи, если твой брат предложит выбрать между мной и Марисом, как поступишь?
— Я откажусь.
— Тогда меня прямо при тебе поведут к храмовникам. А брат еще будет на тебя давить. И в итоге ты крикнешь, чтобы взяли Мариса. Не так?
Эйгель подавленно молчал.
— Ты говоришь, что мальчик всеобщий любимец. Не случайно он его назвал. Что будет после? Ты баронет, ты не очень почувствуешь отношение людей. А я уже поправлюсь, твой брат разрешит гулять по замку. Все будут считать меня виновным в гибели мальчика. Мальчика, который был всеобщим любимцем. Все! И твой брат будет доволен. А потом он сделает так, что я смогу сбежать. Поймают. За бегство раба ждет кол. И ты опять будешь унижаться перед братом. Вот они кошки — мышки! Неужели ты думаешь, что он меня выпустит из своих рук живым?
— И что же делать?
— Да ничего. Он ждет, что ты будешь унижаться, просить. Не делай этого. И не подавай виду. Вот и все.
— А как же ты?
— А я завтра пойду с храмовниками. Не впервой.
— Но ты же еле ходишь! Как ты пройдешь весь путь?
— А зачем? Чтобы в конце мне перерезали горло на жертвенном камне? Да мне не пройти и полдня. Час — два и всё, я свалюсь.
— Если не сможешь идти, то что с тобой будет?..
— Костер и вертел. Свежее жареное мясо. Я это видел тогда, в первый раз.
— У меня еще остался один листок. Вот, возьми.
— Спасибо на день хватит.
Конечно, Сашка понимал, что на день его не хватит, а если каким — то чудом он и смог бы благодаря листку пройти весь день пути, то утром ему не встать. Но ведь не пройдет. Понимал это и Эйгель, но не хотел огорчать Сашку.
— Ты чего плачешь?
— Ты не боишься смерти?
— Не знаю. Жить хочется. Мне ведь всего пятнадцать. Но я уже столько раз был близок к смерти, что кажется, что ее никогда не будет, что и в этот раз обойдется. Но не может везти постоянно… Два года назад я спасся от волков, успев забраться на дерево. Но они ждали, когда я ослабну и упаду. Но местный охотник, отец того мальчика, Овика, меня спас. Потом напали орки с солдатами и меня продали в рабство. Хозяин отдал меня храмовникам. Налог что ли подошел. Сбежал. Чудом. Благодаря Овику. Потом гнались орки и Овика убили, а мне повезло, не нашли в стоге сена.
Потом почти замерз. Весна холодная, а я в лохмотьях. Но подобрали Ястред и Хелг. Спасли. А я еще, дурак — то, повесился.
— Как повесился?
— Как вешаются? Затянул петлю и оттолкнул чурку. Они меня вытащили, отпоили. Я ведь из — за чего в петлю полез? Подумал, что меня спасли, чтобы снова бить и мучить. Нет, вешаться — последнее дело. Удел слабаков. Убей своего мучителя, а не вешайся. Да, потом казнят, но ты умрешь по — мужски, заберя с собой гниду.
— А потом?