Она смеялась, читая эту книгу, и потом снова загрустила. Я умолял:
– Ведь, правда, что он вел себя не так, как готовящиеся к смерти персонажи того скучного профессора? Он смеялся над обстоятельствами, пытаясь смотреть со стороны!
– Да, соглашалась она, повесив голову.
– А Лев Толстой? Разве перед уходом он был похож на старика, деловито готовящегося к смерти?
Она улыбнулась.
– А все отчего? Потому что у них внутри была цель, не короткая, а долговременная, на всю жизнь.
– Быть писателями? – слабо улыбалась она. И вздыхала.
– Мне не дано. У меня нет цели.
– Она есть внутри любого человека, что дает жить! Иначе все покончили бы с собой.
Я упрямо убеждал:
– Обычные умирающие никогда не поймут тех, кто поднялся на вершину, и все прошлые попытки понять жизнь здесь вспыхивают постоянным озарением, уходящим вдаль, где нет горизонтов.
Она улыбнулась.
– Мне бы тряпочку купить. Белый халатик. Он бы поднял мой дух.
Она, словно очнувшись, оживала в каком-нибудь бутике, лицо оживлялось, когда разглядывала «тряпочки».
Не знаю, смогу ли когда-нибудь убедить ее смотреть на жизнь веселее. Но из-за ее несчастий я ощутил в себе горькую зрелость. Во мне родилась личность, твердые устои, что становятся трудными строчками стихов. И перестал искать, опирался только на интуицию. Но нужны ли они кому? Мало ли таких трудных строк.
***
Перед занятиями мы зашли на работу. Там страшно удивились:
– Вы где были целую неделю? Вам засчитали прогул.
Мы тоже удивились, что прошла всего лишь неделя, а мы думали, целый год.
– Был приказ выехать на стажировку.
– Ничего не знаем про приказ, – удивился кадровик.
Стали рыться в папке приказов. И действительно, нашли такой приказ. Правда, руководство, подписавшее его, не помнило, чтобы подписывало.
15
Учитель встретил нас с любопытством.
– Опишите, как вы провели обычный день в вашем кратком отрыве от занятий. Как встретились с реальностью? Как с вашими сизифовыми камнями?
Отвечать ему, лезущему в душу длинными пальцами, все еще не очень хотелось.
– Не то слово! – восхитился Марк. – Поругался с соратниками по идеологическим вопросам. Успел влюбиться, может быть, женюсь.
Матвей растрогался.
– Обдумывал мою жизнь. Захотелось снова вернуться в семью. Я понял, что женщина не может быть дурой.
– Встретился с моим семейством, – нехотя сказал бухгалтер Петр, – и забыл все ваши проблемы.
Я ответил коротко:
– Жене стало веселей, когда увидела меня.
– Ну, что ж, – сказал удовлетворенный Учитель. – Итак, следующий урок: уходим от общего коллективного мышления в мышление отдельной личности. В стиль личности. Личность – это не фотографическое видение мира, а эмоциональное – изнутри. Мироощущение – это страсть.
Чтобы стать личностью, – оживился он, – надо воспринимать мир не "коллективным глазом", перестать употреблять шаблонный язык, затертый поколениями говорящих одно и то же. Шаблон уводит от истины. Все понятия приблизительны – перед бездной. Поэзия – это раскрытие бездны. Надо перестать равнодушно смотреть на голую натуральность, возвратить ей излучение и тайну.
– А если кто не умеет? – раздражился Матвей. – Что тогда делать?
– Тоталитаризм внедряет в сознание конформизм, ведет к набору коллективных автоматических действий. Прежде всего, – волхвовал Учитель, – надо ощутить свое нутро, вырывающееся из сингулярного одиночества на свободу в безграничность вселенной (первые уроки, как вы помните), – без этого невозможно вырваться из банальности окружающего мира. Собственный взгляд на мир рождает оригинальный язык. Этот язык покажется косноязычным, нелепым, но в нем и будет жить ваша страдающая душа.
– Литература – это война с языком, – подтвердил я. – Хорошие стилисты очищают душу.
– Искусство не роскошь, а последняя линия обороны в борьбе за жизнь. Творец один против всех. Мы гости и исследователи в этом странном мире. Беспредельная свобода сознания дает нам возможность овладеть бездной.
– Кем вы себя ощущаете? – вдруг спросил Учитель. – Какой национальности?
Матвей удивился:
– Я? Русский. Все вокруг суверенное, родное.
– А как иначе? – согласился Петр.
Учитель вздохнул.