А казалось, что еще вчера все было прекрасно, и его жизнь была исполнена простыми радостями юноши, который рано или поздно станет правителем этого цветущего места. Но наступило злосчастное утро, тот день стал черным и вместе с ним в сердце Азамата вошла скорбь.
Его пронзили воспоминания… О бывшем и не бывшем…
Какой была Эриния?
Красивой.
Веселой, доброй, нежной, ласковой, но в первую очередь – красивой. Настолько красивой, что щемило сердце. Настолько красивой, что невозможно было поверить в существование такой прелести. Настолько красивой, что собирала все-все-все взгляды вокруг. На нее оглядывались. Специально останавливались, чтобы полюбоваться. Его жена была прекрасным цветком.
А еще она была чистой. Светлой. Ранимой. Нежной.
И ему казалось, что нет на свете силы, способной их разлучить.
Ему казалось.
Он был глуп.
Зло все время таилось рядом, наблюдало, выжидало и однажды нанесло сокрушительный удар. Зло разрушило его жизнь и сделало тем, у кого не дрожат от ненависти руки. Зло положило его любовь в белый гроб.
Бессильный изменить ход событий он был готов пойти на все, чтобы спасти их: отдать, продать, украсть, убить - на все.
Никогда еще в жизни он не чувствовал себя таким опустошенным как в тот черный день. С трудом глотая воздух он замер на месте, когда нашел сына и жену истерзанных призрачными гончими.
Эриния.
Тарин.
В голове их имена звучали молитвой, кричали опустошением, вопили горем, заставляли его сгорать в агонии от всепоглощающего чувства вины. Как он мог допустить, чтобы это случилось?
Его колени подогнулись, и он рухнул наземь. Сдавленный крик вырвался из груди, и кровь потекла изо рта. Казалось, прошла вечность с тех пор, а может быть только часы, когда он поднял на руки их тела и поднимался на священную равнину, чтобы похоронить их.
И коснулся щеки жены, прижал к себе сына и даже ничего не почувствовал, кроме бритвенно-острой боли своего горя. Если богини не отвечают на его мольбы, он желал бы остаться на этом месте навеки, хотел бы умереть со своей женщиной и ребенком. Со своей семьей.
Они мертвы. Они были мертвы. Он подвел их, так подвел. Обезумев от горя, закинув голову назад, он закричал и от священных камней Тулк’Аата эхом отразились слова:
- Услышь меня Темная Матерь Великая Богиня! Я, Азамат Аль’Аир отдаю свою жизнь! НЕТ! Отдаю свою душу - в обмен на отмщение!
Спокойный ветерок внезапно обрел неистовую силу, взметнув в воздух листья и комья земли. Азамат вскинул руки, закрывая лицо от их безжалостных ударов. Ветки ломались, не в силах противостоять яростному урагану и бились о его тело словно копья, неловко пущенные кем-то из крон деревьев. Ночное небо затянули черные тучи, в мгновение ока заслонившие собой луну. Ветер выл на равнине Тулк’Аата, и внезапно все озарилось вспышкой ослепительно голубого света, и Азамат ощутил… что в нем что-то меняется.
Но не успела луна пересечь небо, как вся его сущность, до самой последней капли, все, что было в нем живое, обратилось в прах.
Веки его наконец поднялись. Ненависть и ярость расцвели в нем, разрослись и поглотили его, затмевая его горе, становясь смыслом его существования. Он бросил взгляд на окружающий лес. Призрачные псы посланники Армго все еще были там, его черные глаза сверкали триумфом. Несколько из них даже отшатнулись прочь от него, когда он внезапно появился перед ними.
И он атаковал с боевым кличем на устах, в котором эхом отзывалась его внутренняя боль. Скулешь агонии, огласившие вслед за этим лес, далеко превзошли все те, что когда-либо раздавались до них.
А потом он бежал, найдя убежище в густых лесах, где бродил весь день. Дух его метался, терзаемый то горем, то яростью. Он был воином, которым двигала безграничная ненависть.
Постепенно чувства притупились. Азамат погрузился в состояние непонятной отрешенности. Какое-то время он лежал на земле, совершенно обессилев. Когда же слабость и головокружение немного отступили, он, подтягиваясь на локтях, стал подбираться к живительной влаге. Сложив пригоршней ладонь и наклонившись над чистой сверкающей гладью, он замер, загипнотизированный своим дрожащим отражением.
Из воды на него смотрели глаза чернее самой Бездны… а лицо… он был похож на монстра.