– Где ты пропадал, – выбранил он менестреля, – ленивец нерасторопный?
Бенедетто оборонительно помахал головой.
– Прошу прощенья! Прошу всех простить меня! Аронцы засадили меня в темницу. Я стащил меду для наших больных, но стражники меня заметили и схватили.
Один из бенедиктинцев выступил вперед и поклонился.
– Отец Петер, я брат Чиво из аронского монастыря.
Петер поклонился, и оба церковнослужителя пожали друг другу руки. Низенький, круглолицый монах с положенным брюшком чем-то расположил к себе Петера, и тот решил, что в иных обстоятельствах брат-монах наверняка не погнушался бы доброй шуткой.
– Со мною братья Фиглио, Палья и Гаддо. Я служу при монастырском лазарете. Ваш друг говорит правду. Его схватили, как только он пришел в селение, и с тех самых пор он изводился криками как безутешная пичуга. Л поскольку наш монастырь находится неподалеку от городской темницы, мы слушали его жалобный вой денно И нощно! Двое ваших товарищей отыскали менестреля и добились приема у нашего настоятеля. В конце концов, настоятель послал священника, дабы тот разобрался с этим делом и, заодно, с Бенедетто. После клятвенных заверений последнего – и хорошей баллады – наш capo отпустил его на наши поруки, и вот мы здесь!
Крестоносцы раскрыли рты и изумленно смотрели на боязливого менестреля. Петер покачал головой и привлек внимание братьев к Марии.
– Брат Чиво, малышка лежит при смерти. Мы отчаялись спасти ее.
Бенедиктинцы подобрали полы одежд и засеменили к девочке. Чиво наклонился над Марией и прислушался к слабому дыханью. Лицо его помрачнело. Он положил ей руку на лоб, толстым, но нежным пальцем приподнял одно веко и легонько пощупал ее горло. Голос его зазвучал по-доброму, но решительно:
– Отец Петер, не стану лгать. Боюсь, спасти малышку не удастся.
Карл подслушивал рядом. Слова укололи его в самое сердце, и он громко расплакался. Вил побледнел и отшатнулся. Оба брата припали к постели сестры, пробудив ее. Девочка приподнялась на здоровой руке, со свистов выдохнула и закашляла, попытавшись положить голову старшему брату на грудь. Вил обнял ее и прижал к себе, как младенца. Он гладил ее по волосам и целовал мокрый лоб, и она еле-еле улыбнулась. На несколько коротких драгоценных мгновений их глаза встретились, и сердца забились ровнее. На душе у Вила потеплело, но сестра вдруг задрожала и безжизненно повисла у него на руках.
– О Боже! – закричал Вил. – Брат Чиво… Петер! Скорей сюда!
Служители упали на колени вокруг девочки и напрягли слух.
– Еще дышит! – воскликнул Петер.
– Si, сердце еще бьется в ней. Надобно сейчас же отнести ее в лазарет! – приказал Чиво и велел двум братьям принести паланкин. – Поднимайте ее бережно!
Вил с Карлом протолкнулись сквозь кольцо монахов и подняли Марию с постели так трепетно, словно несли самую великую драгоценность на свете. Затем они осторожно уложили ее на холщевые носилки и прикрыли двумя одеялами. Они потянулись к ручкам паланкина.
– Нет, мальчики. Браться понесут ее. Петер, крестоносцы проследуют с нами?
Священник устремил умоляющие глаза на предводителя. Вил неотрывно смотрел на увядающее тельце Марии. Он облизнул пересохшие губы и, не поднимая глаз, кивнул.
Крестоносцы поспешали за монахами, бегом уносящими Марию вверх по крутым улицам города, в свою обитель. С годами монастырь и город обширно разрослись и процветали. Монастырь превратился в богатое аббатство, которое обладало угодьями по всему Пьемонту. Как раз в тот день аббат находился в ином месте, и его отсутствие было на руку крестоносцам, ибо старый аббат недолюбливал постоянно прибывающих послушников и иждивенцев, забота о которых ложилась на его плечи. Однако более доброжелательный настоятель с радостью предоставил детям все необходимое.
Когда отряд вошел во двор, Бенедетто сообщил всем, что Мария будет лежать в присутствии целительных мощей.
– Останки Фелинуса и Грациана были перенесены сюда многие века назад.
Германские дети безразлично пожали плечами.
– Они воевали в армии цезаря, а когда приняли христианство, их убили за веру!
Петер обнадежено кивнул. Он почувствовал на себе взгляд и повернулся к Карлу, который просиял от поданной надежды.
– Возможно, отрок, возможно.
Марию отнесли в кирпичное строение лазарета и положили на мягкую соломенную постель рядом с другими больными монахами. Чиво немедля позвал травника, и, пока детей отвели в трапезную и досыта накормили, они втроем целый час совещались.
Наконец Петер с оцепеневшим, угрюмым лицом отошел от остальных и подозвал Карла с Вилом.