– Я камнем в бошку получил, забыл я всю таблицу умноженья, но главное что не забыл, зачем прибор дарован мне предназначением. Ученым вряд ли стану теперь я, и вряд ли стану космонавтом я межзвездным, но от забвенья член спасет меня, гигантом половым стать никогда не поздно…
Дед стукнул кулаком по столу, гулко выдохнул, налил себе еще стакан, встал рядом с гостями и выдвинул свою в стихах версию понигирика:
– Мой Васька был петух солидный, в округе девок всех топтал, но кара божия настигла, вот и его конец достал…
Не чокаясь, они выпили. Сели на стулья и закурили.
– Помню, – разрушил наступившую тягостную тишину дед, – Васька мой, еще в юношестве, к соседям любил захаживать, зазноба там у него была, беленькая с рыжими вкрапинками, стерва еще та, без зерен его к себе не пускала. Наберет мой Васька полный клюв зерен и через забор, спрячутся они в кустах, а потом цыплята.
– А че соседский петух? – Шпала никогда не пил стаканами, хмель быстро ударил в голову.
– А..а..а..,– протянул дед, – дохлый он был и извращенец, все к уткам норовил залезть, весь в хозяина.
– Не понял? – Шпала осоловело взглянул на Ираклия Тимофеевича.
– Тот тоже извращенцем был, в свинарнике работал, его за зоофилию посадили. Вначале просто выгнать хотели, а как мутанты у хрюшек стали рождаться, решили посадить – экстримизм в самой очевидной форме, – дед вздохнул. – Правда ерунда это, к нам позже комиссия специальная приезжала, исследования разные проводили и замеры окружающей среды делали. Акт составили, что мол у нас радиация, поэтому мы все здесь изначально мутанты. Водку посоветовали пить в качестве профилактики.
Дед разлил еще по стакану. Була задерживался.
– Ну хлопцы, еще вмажем, за прозрение, за то, что народу глаза открыли. Вон при Сталине как было, родится мутант – виновного ищут, и находят, сажают. Теперь родится мутант, все знают, радиация виновата, всех нас мутантами сделала. И беды наши не в руководителях, политическом строе и экономике, а потому, что мы – мутанты…
– Да, – угрюмо промычал Шпала, – в государстве мутантов и жизнь мутированная, а главные мутанты в думе сидят, мутированные законы издают…
– Империалисты-капиталисты во всем виноваты, – ударил по столу дед, – вот кто воду мутит. Скажи мне, может у нормального человека много денег быть?
Шпала пожал плечами, нормальным человеком он не был и плохо разбирался в этом вопросе.
– А я тебе говорю – нет. Нормальный человек он какой? Тонкая душевная конституция у него, и как взглянет на правду жизни, так все у него внутри переворачивается, боль одолевает, и такая, что жить с ней прямо невозможно. Одно спасение – водка. Он идет и напивается, и пьет пока деньги не кончаются, какое уж тут богатство. А империалист-капиталист не пьет, и все думает, как нагадить русскому мужику, чтоб тот еще больше расстроился и сильней запил. А сам прибыль подсчитывает. Он на дядюшку Сэма молится, а мужик – на пузырь. А тут уже божественная истина, каждому по вере. Только вот мужик не виноват, он бы и рад другому идолу молиться, да конституция души не позволяет…
Неожиданно задушевная беседа была прервана душераздерающим воплем, донесшимся с улицы. Гости подскочили со своих мест, Колян от испуга, Шпала – приготовившись к отражению полчищ врагов. Ираклий, облокотившись локтем на стол, так и остался сидеть в задумчивой позе.
– Что это?! – Шпала, а следом и Колян выскочили из дома.
Взъерошенный Була, весь в грязи, держал в одной руке брыкающегося петуха, другой рукой схватился за глаз, истошно орал и матерился. Завидев друзей, он попытался придать себе мужественный вид. Петух прокукарекал. Була убрал руку с лица – его левый глаз был окровавлен.
– Сука, прямо в глаз клюнул, – уведомил о причинах своего крика молодой человек.
– Безумству храбрых поем мы песню, – захлебнулся в смехе Шпала. – Реальный пацан жизнь свою без боя не отдаст, даже если силы противника имеют явное превосходство.
– Он, козел, был согласен на бульон, но не согласен на разлуку с курицей, – сквозь гримасу раздражения улыбнулся Була.
– А че ты хотел, секс-гигант, петух производитель, ему баба дороже жизни.
– Ща я этого гиганта импотентом навсегда сделаю.
Петух возмущенно кукарекнул.
– Че, падла, сказал…, – Була приподнял петуха и повернул головой к себе. – Че ты там еще вякаешь?!
Петух извернулся и вновь клюнул Булу в лицо. Шпала изошелся в смехе, согнувшись пополам, указывал пальцем то ли на петуха, то ли на товарища, пытался что-то сказать, но не мог, а только нечленораздельно булькал. Колян глупо улыбался.
Була рассвирепел. Глаза налились кровью. Он опустил руку с петухом, отвел ее в сторону для размаха и со всей силы ударил птицу об остатки забора. Деревяшки хрустнули. Васька закатил глаза и попытался было еще раз возмущенно прокукарекать, но лишь молчаливо приоткрыл клюв и выплеснул струйку крови. Куры сочувственно, со страхом выглядывали из щелей сарая, переживая за последние секунды жизни казановы.