– Ну да, – сказал Колян, – и о душе… Ну че о ней сказать…она как жизнь на Марсе, кто говорит, что она есть, кто – что ее нет, – Колян сам не понимал, откуда и что он берет. – Но я уверен, что у тебя, Василий, она была. Пусть и грешен ты, но как иначе производителю. Да и само производство без души дело похабное. Бля…во одно слово. Упокой твою душу, Василий…
Колян засыпал могилку. Була сбегал за еще одной бутылкой. К петуху они больше не возвращались, церемония закончилась. Усевшись на развалинах крыльца, выпили.
Курицы вылезли из щелей, гордо распушив перья, расхаживали по двору. Страх и сожаление прошли, теперь они вольные птицы – им срочно требовался новый муж производитель.
– Все бабы б..ди, – изрядно захмелев, обратил внимание на куриц Шпала. – Не успели мужика похоронить, уже задницами виляют.
– На то они и бабы, чтобы задницами вилять, – философски заметил Була. – Без этого у них смысл жизни пропадает. Ведь у них главный орган – задница.
– Не..е..е…, – вновь не весть взявши откуда протянул Колян, – главный орган у них сердце. В душевном плане…
Собутыльники настороженно и удивленно посмотрели на Смолу, видимо опасаясь за окончательную потерю рассудка оным.
– Блаженный, – тихо промолвил Ираклий, – задница у них в душевном плане, она же и душа.
– Все-таки, мне кажется, ему надо еще раз по башке долбануть, – высказал свою прежнюю точку зрения Була.
Колян обвел взглядом присутствующих, не то что бы он был не согласен с их мнением, тем более и сам мало понимал суть и смысл сказанного, но его одолевали некоторые сомнения.
– Душа понятие абстрактное, непонятное, но она есть, – сказал он.
– Ну и че? – в ожидании развития темы, уставился на Коляна Була. – Никто с этим не спорит.
– Вот вы меж собой говорили, что из задницы Хмеля что-то торчало, когда вы пришли. Может, это и есть душа, коли по вашему она в заднице. Жаль не видел, знал бы хоть как выглядит.
Шпала еще раз настороженно обвел фигуру Коляна взглядом.
– Ты это, воду не мути, слышал звон, да не знаешь, где он. Долото у него из задницы торчало. Инструмент такой. А душу Хмеля оставь в покое, он в авторитете был, простому смертному его душа не доступна и не понятна.
– Вот я и говорю, – ничуть не сомневаясь, продолжил Колян, – что возможно, душа авторитета – и есть долото.
– Придурок, за козла ответишь, – как-то вяло и равнодушно сказал Шпала. – Тебе ж говорят, душа авторитета не доступна простому смертному и ни с чем ее сравнивать нельзя. А в заднице душа у баб, тогда как у мужиков…
Шпала задумался, не зная с чем ассоциировать душу у мужиков.
– В члене, – подсказал Ираклий, – как у Васьки…
Все четверо собутыльников призадумались. Рассуждение о месте души в теле человека вызвало у них сакральные переживания. Шпала вспоминал Хмеля и мучился сомнениями, может и правда душа того – долото. Була думал о вечности и своем месте в этой вечности. Почему-то в голову настойчиво лезла навозная яма, в качестве этого самого места. Это его угнетало. Ираклий строил абстрактные изображения Васькиной души в голове. Как ни была богата его фантазия, но душа петуха неизменно представлялась в одном виде – большого детородного органа. Колян не думал ни о чем, ему было по барабану, он уже стал забывать свои собственные слова, вызвавшие переполох в головах собутыльников.
Над двором постепенно сгущались сумерки, тишина давила, угнетённые лица участников застолья мрачнели на глазах, требовалась смена темы разговора. И она нашлась, прозвучав из уст так и не нашедшего своего места в вечности Булы.
– Кстати, о бабах. С нами же леди.
– Точно, – Шпала приподнял уставшую от мыслей и водки голову, – а мы совсем забыли. Не сдохла бы, посмотреть надо.
– Может, достанем, – предложил Була.
– Не убежит?
– Свяжем, водкой напоим. Глядишь, еще и попользуем, а то что-то члены затекли, – Була выдавил похабную улыбку.
– Я те попользую, – жестко пресёк похотливые вольнодумия Шпала. – Головёнку хочешь чтоб оторвали. Помнишь, что Хмель говорил.
Тимофеевич этого разговора уже не слышал, облокотившись на косяк, он сладко посапывал. Во сне он видел живого цветущего Ваську, покушавшегося на его честь.
Лиза внимательно вслушивалась в события, происходившие за пределами багажника. Ей становилось все хуже и хуже.
Продолжительное путешествие в замкнутом пространстве характеризовалось частой сменой настроения девушки. Она то заранее хоронила себя, вспоминая родных и оплакивая себя вместе с ними, то вдруг наступала полная апатия, и ей было абсолютно все равно, что с ней будет дальше, то вдруг появлялось неистребимое желание жить и бороться за свою жизнь, так просто она не сдастся, а то и вовсе в мозгу происходили сверхъестественные метаморфозы, ей казалось, что все происходящее либо сон потусторонней сущности мозга, и по сути без разницы убьют ее или нет, мозгу приснится новый сон, в котором все будет хорошо, либо она сама потусторонний персонаж, так же как и бандиты, да и вообще все они уже давно в ином параллельном мире, что в целом даже как-то успокаивало ситуацию. Один раз ей даже привиделось во тьме багажника, как отец собирает полчища войнов-суперменов для ее освобождения, и месть будет ужасной, очень ужасной, и полетят головы киднепперов в тар-тарары. Подобный маниакально-депрессивный психоз в облегченном варианте не давал Лизе скучать во время длительного путешествия. И возможно, если бы ни эта частая смена настроения, то она действительно бы сдвинулась в разуме, зациклившись на неконтролируемой панике. А так она по-прежнему пребывала в здравом уме и отчетливо, вслушиваясь, осознавала и понимала, что происходит за пределами ее узилища. И когда бандиты стали хоронить петуха, ей сделалось совсем дурно. Абсурдность происходящего заставила ее прийти к выводу, что её похитители все же сумасшедшие как минимум, а то и вовсе маньяки.