– Не, в натуре, парите, разводите меня, как лоха. Понимание какое-то выдумали. Я его не чувствую, не понимаю и не ощущаю, зато точно знаю, что не могу представить бесконечность, а значит её, как и вечности нет.
– Для тебя нет, – возразила девушка, – потому что живёшь в законченном пространстве одного дня, и лишь ради удовлетворения своего тела.
– Во, началось, удовлетворение тела, кайф, блага… А сама-то давно в стоика переквалифицировалась, сколько у тебя там всяких дорогих побрякушек и жрёшь не одну картошку с хлебом. Раньше, поди, о душе и не задумывалась, видно багажник качественно влияет на психику и мысли, глядишь, ещё посидишь, полным альтруистом и праведником станешь.
Лиза смолкла, опасаясь вызвать в киднеппере агрессивность. Зато принял эстафету Колян – ему что, у него пистолет и мозг повреждён.
– А правда, если это так, душа – это нечто неосязаемое, не совсем понятное и вечное, может реально она вне тела и главнее тела, и жить исключительно позицией тела – это ложный путь, с ложными задачами, смыслом и идеями.
– Во, блин, где понахватался, ты до потери памяти и фраз таких не знал и по написанному хрен бы прочел без заикания, вот тебя колбасит, – Шпала подозрительно взглянул на товарища. – Не знаю, как вам, а мне нравится жить позицией тела, получать кайф и удовлетворять себя во всех смыслах. И я буду делать всё, чтобы получать этот кайф. А вот скажи, какой кайф может быть в неосязаемом и непонятном, пускай даже и в вечном? От самой вечности что ли тащиться? Заколебешься жить вечно, вздёрнешься в конце концов. На том свете вздёрнешься, абстрактной, потусторонней веревкой на потустороннем крюке. Помню, где-то читал полицейские сводки конца девятнадцатого века, так в них писалось о статридцатилетнем крестьянине, который "наскучив жизнью – повесился".
– Наверное, он есть, только называется не кайфом, – уйдя в себя, прошептал Колян, – и ощущается не как кайф, так же как Понимание не похоже на все наши чувства и ощущения.
Фары машины высветили строение, замеченное ещё с шоссе. Автомобиль остановился возле старого кирпичного одноэтажного здания. Одинокая маломощная лампочка, приютившаяся на деревянном трухлявом столбе, едва освещала узенькую заасфальтированную дорожку, ведшую ко входу.
Шпала вышел из машины, размялся и огляделся. Увидел он мало чего, кроме вышеупомянутых столба и дорожки, в поле его зрения попали поленница, куски рваного ржавого железа и тележка с одним колесом. Молодого человека несколько удивило полное отсутствие окон в видимой части здания. Вместо них были какие-то узкие щели, более похожие на бойницы. В целом строение больше всего напоминало собой средневековый каземат, ну а если перенестись в современность, то какой-то склад.
Шпала подошёл к железной двери входа и несколько раз пнул по ней. Удары громким эхом разнеслись по округе, но никакой ответной реакции с той стороны не последовало. Киднеппер повторил свои действия. После того, как эхо затихло, приник к двери и прислушался.
– Есть, – в полголоса сказал он вышедшему из машины Коляну, – там кто-то есть.
В этот момент послышался глухой кашель, будто исходивший из подземелья, и раздался чей-то голос:
– Кто там?
Басовитый голос прозвучал грозно и предупреждающе, мол у его носителя в руках по топору и никакие вурдалаки ему не страшны.
– Бать, – гаркнул Шпала, видимо, не надеясь на слух оппонента, – открывай, базар есть.
Но так называемый батя открывать не торопился, пошмыгав громко носом, высморкавшись, он вновь спросил:
– Какой базар, ночь на дворе, что надо?
– Бать, у машины мотор перегрелся, вода в радиаторе вскипела.
– Ну и что?
– Бать, пусти передохнуть, с нами дама, заплатим.
Батя подумал ещё секунд двадцать, тяжко вздохнул и загремел задвижками.
Дверь распахнулась и в тусклом синем свете показалась маленькая фигурка очень бородатого немолодого мужчины, могучий и грозный голос которого явно не соответствовал формам.
– Сколько вас? – спросил он.
– Трое, – ответил Шпала, с нескрываемым любопытством разглядывая хозяина мрачного заведения.
– А жмуриков не боитесь?
– Не понял? – глупо воззрился в бороду бати молодой человек.
– Я говорю, – загремел бас, – как к покойникам относитесь?
Шпала по-прежнему не понимал, к чему мужчина клонит, и со смешком ответил:
– С покойниками у нас полные лады, всё ништяк, батя.
– Сколько заплатишь?
– Не обижу.
– Заходи.
Шпала обернулся к автомобилю и громко сказал:
– Эй, подруга, выходи.
Лиза присоединилась к спутникам. Они зашли в здание. Узкий, грязный, с серыми стенами коридор вывел гостей в столь же мало освещенную, весьма холодную комнату. Посередине стоял стол, застеленный газетами, вокруг него приютились три ветхих стула, вдоль стен располагались две заваленные тряпками лежанки.