Колян заскучал. Варианты Геннадия ему явно не подходили, образуя всё тот же замкнутый круг.
– А по-другому?
– Попытайся жить понятиями души, а не тела, и ты сделаешь первый шаг на пути к этому.
– Но как, если я и себя-то не понимаю да и само наличие души бездоказательно, я её не ощущаю, какие там могут быть понятия.
– Ну не знаю, я тоже если честно, душу не ощущаю. Попроси, чтобы тебя ещё раз ударили по голове, может что и прояснится, или вон, обратись с этим вопросом к нашему постояльцу, который близок уже к этому ощущению, может что подскажет. Хотя нет, он не реагирует на человеческую речь, ну это и понятно, человек душой начинает жить, к чему ему все эти пошлые слова…
– Знаками объясняется? – ставшего на время просветляться Коляна вдруг резко отбросило назад.
– Я бы тебе на это ответил крылатой фразой из популярного кинофильма – кто ж его посадит, он же памятник. Да ну впрочем ладно, пора мне, завтрак скоро, очередь занимать надо. Тут борьба за мимолётное счастье набить желудок чем повкуснее ни чуть не меньше, чем в большом мире. Даже этот, что как памятник, и то начинает при этом проявлять признаки жизни, что-то мычит и глаза таращит. Адью, желаю удачи в постижении высшего смысла, авось скоро где в психушке встретимся…
Ну не стоит, наверно, говорить, что следующим эпизодом повествуемой истории были звуки раздавшихся выстрелов со стороны магазина, донесшиеся до Коляна. Он не удивился, да и чему было удивляться, выстрелы воспринимались уже как дань традиции. Конечно, Смола не знал, каким именно способом Шпала решил добыть деньги, но в его понимании различие способов, касательно подельника, не имело никакого значения. Даже если бы тот просто зашел поговорить, всё могло закончиться печально для его собеседника. Колян не сомневался, что живых в магазине вряд ли теперь встретишь. Колян пожал плечами, сплюнул и сел в машину. Уже находясь в автомобиле подумал, что если бы не сошёл с ума, то скорее всего был бы рядом со Шпалой в момент убийства или даже скорее вместо него. Вследствии чего ему в голову пришла ещё одна мысль, что сумасшедшим в этом мире быть как-то проще, спрос меньший да и вообще.
Через минуту заявился Шпала с пакетом продуктов и деньгами, торчащими у него из всех карманов. Никто никаких вопросов не задавал, всё и так было до предельного ясно. Минут через десять машина уже выезжала из гиблого места на трассу.
Лиза молчала, стараясь ни о чём не думать. В состоянии недуманья мир вокруг принимает расплывчатые черты, ничего конкретного, а следовательно нет ни плохого, ни хорошего, соответственно и мучительных переживаний нет. В конце концов всех убивает не она. Она сама жертва, и жива лишь потому, что у отмороженного киднеппера по её поводу не созрело пока ещё какого-либо решения. Да и придурочный Колян рядом, а он по непонятной причине уже заступался за неё. Так что Лиза жила лишь тем моментом, что был в данную минуту, и старалась не оценивать происходящее вокруг.
Колян, напротив, был чрезвычайно занят собственными мыслями, валом валившимися вследствии закупоривания черной дыры в голове. Но как-то понять их, проанализировать, до конца впустить в себя он пока не торопился, опасаясь свихнуться окончательно. Единственное, что ему уже было ясно – это то, что исполняемая им роль бандита далеко неоднозначна, проще сказать, она не является его судьбой и изменить её при желании можно в любой момент. Он осознал, что свою роль человек выбирает сам, и этот выбор зависит от глубины понимания мира и себя самого. Но так как ни мир, ни себя Колян до конца ещё не понял, то он и продолжает играть всё ту же навязанную ему роль, разве что не исполняя обязанностей, значащихся в характерных признаках роли. Также у Коляна появилась уверенность, что переодические ощущения себя зрителем возникают у него не зря. Только с положения зрителя можно понять всё вышесказанное о роли, то есть всю неоднозначность роли можно ощутить только выйдя из неё, взглянув со стороны как на весь фильм, так и на саму роль. Сама же роль, судя по всему, не в состоянии осознать того, что может приобрести другие формы и характеристики, измениться. Но как бы то ни было, вопреки всем своим открытиям, Смола по-прежнему не понимал значение роли, её суть, зачем и почему она вообще существует. И именно это не позволяло Коляну что-либо менять ни в себе, ни в самом фильме, всё пока что выглядело бессмысленным. Да и что значит менять? Менять что-то можно Шпале, поскольку он живет полной жизнью своей роли, хотя это и вряд ли. А вот что и зачем менять ему, когда по сути он живет отдельно от роли, он сам по себе, она сама по себе.
Понятно, что такое положение вещей вносило ещё большую путаницу в его головной хаос, вследствии чего и отвлекаться на происходящие вокруг него события было совершенно невозможно и уж тем более оценивать их. Он догадывался, что Шпала делает нехорошие вещи. Но опять же, нехорошие для кого, с чьей точки зрения? Того бандита, роль которого он вынужденно играет? – вряд ли, для бандита это норма, всё закономерно и оправдано. Зрителя? Так зритель не является непосредственным участником фильма, он может лишь наблюдать, но ни как не влиять на образ роли и её поступки, как и на весь фильм в целом. Оценивать да, но никак не мыслить с позиции роли. Но и эта оценка никак не повлияет на сюжет, не изменит его. Она пуста, чтобы что-то изменить, надо быть самой ролью, но тут всё тот же замкнутый круг – роль не в состоянии оценить свои поступки. Ну а тот, кем Колян был на данный момент на самом деле, то есть и не ролью, и не зрителем, вообще лишен какой-либо оценки, он с трудом себя-то осознает, куда уж ему до оценки характеристик и действий других ролей. Поэтому и нехорошесть Шпалиных поступков было понятием абстрактным и напрямую тревожить могло лишь его жертв, вот с их точки зрения Шпала действительно был злодей. И Колян старался не осмысливать происходящие вокруг события, больше уделяя внимание головному хаосу, вот в нем стоило разобраться до конца, иначе так можно было навсегда задержаться в подвешенном непонятном состоянии.