— Ирэн! — опять крикнул Рихард. — Пора обедать.
Но она не удостоила его вниманием. Он спустился по ступенькам с веранды, выходившей на центральную аллею, и вышел на солнце.
— Пошли, — повторил он, — поедим.
Она смотрела, как он приближается к ней, бесстыдно оголившись, безразличная ко всему. Он встал, нависая над ней всей массой.
— Ну, что с тобой еще? — поинтересовался он. — Я понимаю, что здесь не очень весело и кормят не слишком разнообразно. Но что ты хочешь?
Затем, оглядев ее тяжелым, сердитым взглядом, буркнул:
— Ты могла бы вести себя поприличнее. Ты же полуголая.
Она засмеялась. Он нагнулся и добавил сквозь зубы:
— Ты думаешь, я не знаю твои штучки? Думаешь, я не замечал, что ты проводишь время, соблазняя лесника?
Она засмеялась еще громче. И он почувствовал, что этот смех действует на него как оскорбление. Тогда он крикнул:
— На что ты можешь рассчитывать? Это же нищий! А если он тебя изнасилует, когда ты шляешься одна по лесам? Что тогда? Ты не можешь не вертеть задом перед мужчинами! А когда к нам приезжает Иво, так ты начинаешь перед ним! Думаешь, это порядочно?
Она посмотрела на него сквозь ресницы, затем села, зажав сигарету в зубах, и застегнула лифчик. Все нависая над ней, он с горячностью продолжал:
— Нельзя так играть с мужчинами, Особенно здесь. Здесь очень распространены сексуальные преступления и…
— Ты меня утомляешь, — прервала она его, не повышая голоса. Встав на ноги, она сказала:
— Мне все надоело. Ты. Твои проповеди. Местность. Все. Я возвращаюсь во Францию.
Когда она начала двигаться, ее запах, ее женственность опять оказали свое обычное влияние. В нем опять загорелось желание. Она ему была нужна. Очень. Он сказал:
— Ты не можешь этого сделать! А наше соглашение? Я же дал тебе сорок миллионов, разве нет?
Она пошла, оставив свои туфли и покрывало. Он догнал ее и схватил за руку.
— Ты пошутила, Ирэн, когда сказала, что уедешь?
— Ты увидишь, шутила я или нет, — ответила она. — Мне осточертела эта дыра и ты тоже.
Он грубо сжал ее локоть.
— Я могу простить девке многое, но только пока она не принимает меня за идиота. Я тебе заплатил, и ты останешься. Или…
Она обернулась, ее накрашенный рот скривился от презрения.
— Угрозы? Но, бедняга, ты ведь уже не то, что был раньше. Ты же глыба жира и страха. Все время, что мы здесь, ты только и делаешь, что дрыхнешь, жрешь и…
— Занимаюсь с тобой любовью.
— Что вредно для твоего сердца.
— Шлюха!
Под крышей веранды раздалось то слово, которым он так любил ее называть и которое она так любила слышать. Она расхохоталась и, смеясь, вошла в дом. Затем они поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, прошли по коридору, в который выходили двери комнат, и вошли в столовую, украшенную головами оленей и горных козлов. На большом столе стояли приборы. Зимой комната эта видела охотников — французов, немцев, итальянцев, даже негров, — официальных гостей правительства. Ирэн бросила на стол пачку сигарет и коробок спичек, распустила волосы и со вздохом сняла крышку с супницы.
— Опять их мясной суп, разумеется! Потом будет вареная телятина или курятина. Потом их сыр. Потом их мед. Потом… С меня довольно этого дерьма!
Она упала на стул напротив него и показала пальцем на окно, за которым виднелся лес.
— И этих декораций тоже! Мне надоело ждать вечера, вечером — ночи, ночью — дня. Надоело, надоело!
— Ирэн!
Он хотел упросить ее, но замолчал, так как Анна, жена Яромира, вошла с улыбкой на губах и бутылкой вина в руке.
— Добрый день, — весело сказала она.
Она часто бывала в хорошем настроении. Насколько ее муж был худым, настолько она была толстой. Круглая, как бочонок, с огромным задом, втиснутым в спортивные брюки — «наследство» одного туриста, она пользовалась вниманием иностранцев, щедрых на чаевые. Она поставила бутылку на стол и налила суп в тарелки, не замечая протестующего жеста Ирэн.
— Мням, — произнесла она, делая вид, что подносит ложку ко рту. — Вы — мням-мням, много.
И она громко рассмеялась, отчего ее мощные груди заколыхались.
— Спасибо, — поблагодарил Рихард, когда она наполнила его тарелку. — Спасибо, Анна.
Толстуха поклонилась и вышла, унося супницу. Ирэн закурила еще одну сигарету.
— Ты не будешь есть? — осведомился он.
— Нет, не буду. Я сыта по горло и этим супом, и всем остальным.
Склонившись над своей тарелкой, она курила, с отвращением разглядывая жирный суп.
— Хочешь, мы поедем в Прагу? Поужинаем там. В «Ялте» или «Олимпии», где тебе больше нравится.