В Берлине ещё при разработке летних военных операций командование вермахта уделяло исключительное внимание удержанию оборонительного рубежа по реке Дон. В апреле 1942 года в директиве ОКБ за номером сорок один, разработанной лично Гитлером в качестве общего плана наступательных действий немецких войск на юго-западном направлении в период летней кампании 1942 года, ставилась задача по достижению первых оперативных успехов. Гитлер говорил: "Немедленно начать оборудование позиций на реке Дон. Для занятия позиций на этом растянутом по реке Дон фронте, который будет постоянно увеличиваться по мере развёртывания операций, будут в первую очередь выделяться соединения союзников… Союзные войска должны распределяться по нашим позициям с таким расчётом, чтобы на наиболее северных участках располагались венгры, затем итальянцы, а дальше всего на юго-восток – румыны". Но планам гитлеровцев не суждено было сбыться. Упустив стратегически важный участок, немецкое командование неминуемо должно было вернуть его и отбросить советские войска снова за Дон. Замыслы противника были понятны. Поэтому пятнадцатого августа 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования приказала командующему Брянским фронтом К.К. Рокоссовскому: "1. Ввиду явного неуспеха наступательной операции тридцать восьмой армии и нецелесообразности её дальнейшего продолжения… наступление прекратить и её войскам с пятнадцатого августа перейти к глубокой и прочной обороне, выделив сильные резервы". Семнадцатого августа 1942 года армии Воронежского фронта перешли к обороне.
Накануне наступления немцев лейтенант Синельников обходил окопы, где разместились бойцы его роты. Обходил он, как всегда, не спеша, подолгу останавливаясь и дотошно расспрашивая солдат об их настроении, готовности к бою. Синельников не был новичком на фронте. Он воевал с первых дней и шёл до Дона аж от самой польской границы с того самого памятного дня двадцать второго июля 1941 года. Много пришлось ему исходить дорог, много товарищей похоронить, а вот его самого даже самую малость не задело.
– Заговорённый ты какой то, лейтенант, – говорили ему зачастую. – Ты, случаем, не колдун?
Синельников молчал и только смеялся в ответ, но однажды всё-таки ответил:
– Колдунов у нас в роду отродясь не водилось, а я так по этому поводу думаю. Ежели меня пули не берут, то по всему видать, что мне судьбой отмеряно прожить много лет, пройти весь путь войны и нахлебаться этого дерьма до бровей.
Иван сидел на корточках и писал письмо Лиде, когда рядом остановился командир.
– Домой весточку подаёшь? – спросил Синельников, заглядывая в исписанный аккуратным почерком лист.
Иван от неожиданности выронил из рук карандаш и, увидев командира, вскочил на ноги.
– Так точно, товарищ лейтенант, – козырнув, ответил он.
– К пустой голове руку не прикладывают, сержант. Пора бы тебе это знать, – улыбнулся Синельников. – Матери пишешь?
– Невесте. Мама умерла, когда я ещё совсем пацаном был.
– Извини. А невесте обязательно напиши, да побольше. Им там, поди, несладко приходится. Сам-то я тоже из деревни. Под Тулой моя изба стоит. Туда, в родные места, я свою семью отправил, когда война началась. Жена пишет, что работают все, кто может ходить. Мужиков, почитай, уже полсела погибло. Кто где теперь лежит, – Синельников достал пачку папирос и закурил, с удовольствием пуская дым. – По нашим данным, завтра немцы в наступление пойдут. Так что проверь своих. Чтобы всё было в аккурате. А письмо обязательно допиши.
Лейтенант отправился дальше, а Иван поднял с земли карандаш и снова уселся писать, но мысли сбились, и образ невесты прочно перекрыл пристальный взгляд Синельникова. Иван с досады даже плюнул, что делал крайне редко.
– Наступление, наступление, – недовольно подумал он. – Чай не первый год воюем. Что мы, наступлений не видали? Ещё каких повидать пришлось. Выстоим. Вот только допишу письмо и проверю ребят.