Примерно год назад брат Гильберт и Арн перенесли свое маленькое стрельбище за стены монастыря. Дело в том, что часть братии сочла непристойным то, что подобные занятия проходили у них на глазах.
Но однажды на том месте, где упражнялся Арн, остановился отряд воинов, возвращавшихся домой из Фюна; они были в хорошем настроении, потому что, окончив войну, должны были вскоре вновь увидеть своих любимых. Сначала воины сочли просто нелепым то, что маленький послушник с бритой макушкой, в коричневой рясе и с развевающимися локонами держит в руках лук. Это зрелище казалось нереальным. Чем-то, чего не может быть вообще.
Они отпустили несколько грубых шуток, но потом остановились, чтобы ради забавы поглазеть на малолетку. Брат Гильберт, стоявший рядом с Арном и дававший указания, притворился, что не понимает северного языка или, по крайней мере, не слышит некоторые комментарии.
Но воины быстро затихли. Ибо то, что они увидели собственными глазами, не могло быть правдой с точки зрения рассудка. Мальчик-подросток стоял на расстоянии восемнадцати шагов от мишени и всаживал одну стрелу за другой в поверхность размером не больше половины ладони, а когда он промахивался примерно на толщину пальца, то расстраивался, просил прощения у своего учителя и еще более тщательно целился перед следующим выстрелом. Воины продолжили путь в молчании. Отъехав немного, они принялись громко о чем-то спорить.
Брат Гильберт хорошо понял замешательство возвращавшихся домой воинов — никто из них, как, впрочем, и сам брат Гильберт, не встречал раньше ребенка, обладавшего таким даром. Но ни тогда, ни позже Арн так ничего и не понял, ибо для него существовали только он сам и брат Гильберт, по сравнению с которым Арн был самым плохим в мире стрелком.
Отец Генрих отказывался обсуждать с братом Гильбертом успехи Арна в стрельбе. Он полагал, что Арн прилично читает и выказывает такое понимание священных текстов, которое можно ожидать от мальчика, еще не пережившего ломку голоса (будет жаль, когда этот день настанет), не больше и не меньше. Отец Генрих не считал, что сам он был очень способным в детстве; теперь ему казалось, что Арн такой же, как он Однако поразительным было то рвение, с которым учились как он, так и Арн. Он даже с улыбкой вспомнил о том, как сам, будучи еще совсем молодым, набросился на книги, вовсе не предназначенные для маленьких мальчиков, и как его застали на месте преступления и наказали, примерно так же, как он сейчас сам порой наказывал Арна. Самое важное — тяга к чтению, желание учиться и выносливость. Господь наделил всех разумом примерно поровну, и каждый обязан использовать все, что ему дано.
Однако против такой логики у брата Гильберта было простое возражение — ведь тогда Бог наделил всех и одинаковой способностью обращаться с луком и мечом, кроме тех, кто получил значительно меньше, и тех, кто получил значительно больше этого дара. Маленький Арн получил таких талантов больше, чем любой другой молодой или старый человек из когда-либо встреченных братом Гильбертом, утверждал он.
Это утверждение погрузило отца Генриха в размышления. Ибо едва ли кто-то из живущих ныне встречал столько людей с оружием в руке, сколько брат Гильберт. И к тому же он не мог лгать своему приору.
Однако отцу Генриху не нравилась эта тема, и он запретил брату Гильберту занимать мальчика всякими пустяками. Вот почему получилось так, что Арн не сознавал своего дара, а только понимал свои ошибки, когда ему на это резко указывали.
Арну еще не приходилось держать в руках настоящий меч. Но этого и не требовалось, потому что брат Гильберт уже видел, что случится потом, когда руки мальчика станут более сильными и он сможет перейти от деревянных палок к стали.
В обращении с мечом быстрота глаза и мысли, устойчивость в ногах и сноровка в руках были гораздо важнее силы. Брат Гильберт недолго наблюдал за тем, как скандинавы орудуют мечом, но этого хватило, чтобы понять, что техника варваров почти полностью основана на силе. Их мечи были короткими, потому что они никогда не сражались верхом: странно, скандинавы считали, что лошади не годятся для войны. И поскольку они стояли на одной линии близко друг к другу, примерно так же, как древние римляне и греки тысячу лет назад — хотя скандинавы и называли свое построение не фалангой, а фюлькингом, — то техника боя строилась только на том, чтобы рубить косо сверху, справа или слева. Так как любой человек, у которого есть хоть что-то, напоминающее меч, и обладающий хотя бы малым опытом обороны, может парировать такой удар не размышляя и не двигаясь, бой продолжался до тех пор, пока одна из сторон не устанет, а другой не удастся более или менее случайно попасть в голову противника. При таких обстоятельствах побеждал тот, у кого были сильнее руки.