И чего ей в моих ботинках понадобилось?
Вот же мерзавка мелкая, даже карманы все вывернула, как в ментовке на допросе. Сам, правда, я там не был, но ребята рассказывали.
Подчинился без сопротивления только из соображений, что с такими лучше не связываться. На фига мне на бракосочетании расцарапанной мордой светить. Да и лопату со счетов сбрасывать не следует, при определённых обстоятельствах в качестве холодного оружия вполне потянет. Я хоть и каратист местами, но осторожный, без лишней необходимости на рожон не лезу.
Ну вот, насмотрелась на меня будто бы любопытная пигалица и к своему ржавому корыту под громким названием "Москвич" поволокла.
Блин, как же голова трещит!
Наверное, отходняк начался. Да ещё и лес этот непролазный со своими пеньками и корнями, приличному человеку и пройти негде. Пару раз чуть не навернулся.
Только когда угнездился в этой, так называемой, машине, чуть полегчало. Даже человеком себя почувствовал, а то как-то периодически сомневался в своей адекватности и реальности происходящего.
Это, видать, так лес на меня угнетающе действовал. И девчонка показалась совсем обычною и ничуточки не пугающею. Рулить умеет и то славненько. Уж как-нибудь до города дотянем, если её корыто раньше не развалится.
А мелкая-то насупленная, строгая, смешная совсем.
И всё-таки, чего она в этом лесу позабыла?
Молчит, как партизанка, словно только что из бункера выползла и гранат под танки насовала. Правда, вместо гранат у неё камни какие-то в сумке. Она их прячет, словно сокровища, но я глазастый, заметил. В геологический, наверное, после школы поступать собралась.
"Гуляла", говорит. Ага, классная такая прогулочка под луной, прерогатива маленьких девочек на радость серым волкам.
Попытался её растормошить, да всё без толку. Таращится в лобовое стекло упрямо и в две дырки сопит. Ну и пусть таинственность разводит, я тоже сопеть умею. Вздремнуть, что ли? Может, голова болеть перестанет?
Бабка моя мне снится довольно редко. И всегда по теме. Нет, чтобы просто так проведать, по-родственному в сон заглянуть.
Не дождёшься!
Только лишь бы наставление очередные про жизнь проворчать, чёрными глазищами своими метко в душу стрельнуть и свалить по-английски, не прощаясь.
Вот и теперь то же самое. Ни драсте, милый внучок, ни как дела.
Свадьбу мою она, видите ли, не одобряет. Я, может, тоже много чего не одобряю. Например то, что сиротой рос. Про мать пару раз краем уха слышал, а отца будто бы у меня никогда и не было. Интересно только, каким макаром я в этом случае на свет появился.
Бабку Ангелину Сатановну любил всё же.
Надо же мне было кого-нибудь любить?
Но держала она меня крепко. Только до расстрела дело не дошло. Впрочем, её понять можно. Пацаном я рос шебутным, и хлопот со мной было предостаточно. Но бабка характером кремень была и от тюряги, которую мне все прочие предсказывали, уберегла. Всю жизнь лишь одно мне твердила:
- Быть тебе, Сержа, защитником! Я, что могла, сделала. От желанной внучки отказалась и силу свою с собой уношу. Только бы ты проклятье с души её снял и долг свой исполнил.
Оставляю тебя под луной. Не дури и жди своё время. Оно придёт, и случится то, что должно.
Бабуля так часто повторяла этот бред, что я его помимо воли заучил слово в слово. Но так и не понял, что она этим хотела сказать. Какое-то чудное проклятье на чьей-то неизвестной мне душе.
Главное, непонятно, я-то тут при чём. Ну, не родилась у неё внучка, так что же меня всю жизнь гнобить за это.
Даже после своей смерти покоя мне старушка не даёт.
Впрочем, Ангелина Сатановна никогда старухой-то и не была. До самой смерти выглядела максимум на сорок, хотя мне иногда казалось, что ей минимум лет сто.
Стройная была, высокая, даже величественная какая-то. Глаза чёрные и словно огнём внутренним полыхающие, как уголья. А на голове такие же чёрные до синевы волосы короной уложены. Седины я в них никогда не видел, ни одного седого волоска.
И улыбки на хмуром, строгом лице тоже никогда не встречал. Суровая у меня бабка была. Но справедливая.
До сих пор не знаю, каким образом она о всех моих шалостях узнавала, ещё до того как на меня жаловаться прибегали. Никогда не спрашивала, виноват ли. Сама умела как-то степень вины определить и наказывала только за дело, за что я её сильно уважал и от наказаний не отлынивал.