«Спокойно, спокойно, – сдерживал он себя. – Тебе надо сначала подготовиться. Нет смысла просто прыгать на ботинок: там не за что уцепиться. Надо как-то ухватиться за штанину Марти, забраться внутрь и провисеть там, пока брат не войдет в дом. А там выпрыгнуть из нее, вскарабкаться на стол или стул, все равно на что, и, размахивая тряпицей, привлечь к себе внимание Лу».
«И все это для того, чтобы дать ей знать, что я еще жив, – думал Скотт возбужденно. – Только для того, чтобы она узнала, что я еще жив».
– Ну что ж. Поторопись. – Он нетерпеливо прихлопнул в ладоши:
– С чего начать? Начнем, пожалуй, с еды и питья; хорошо поесть – хорошо, но, – Скотт нервно хихикнул, – неплохо бы и одеться. – Он посмотрел на свое бледное, покрывшееся гусиной кожей тело. – Да, но вот что бы надеть? Халат стал таким большим, а материал таким грубым. А может быть…
Скотт подбежал к губке и яростно выгрыз зубами казавшийся ему большим матрасик. Растянув его как можно больше, обернул вокруг тела и просунул руки, а потом и ноги через поры его ноздреватой поверхности. Матрасик плотно, как резиновый, обтягивал спину, там и сям оставляя открытой грудь.
«Что ж, придется довольствоваться и этим. На лучшее нет времени».
Теперь пища. Он неторопливо подошел к хлебу, лежавшему около скалы, отломил кусок. Отнес его к шлангу и, сев на металлический ободок, принялся есть, болтая в воздухе ногами. Неплохо было бы обуться. Но во что?
Поев и совершив обычное путешествие к воде по длинному, холодному и темному туннелю шланга, Скотт вернулся к губке. И, отодрав от нее два крошечных кусочка, выщипал в них ямки, в которые всунул ноги. Кусочки плохо держались на ногах. «Надо будет привязать их ниткой».
Вдруг ему пришло в голову, что при помощи нитки он не только закрепит на себе одежду, но и заберется в штанину Марти. Если он сможет достать еще одну булавку и, загнув ее крюком, привяжет к нитке, то можно будет зацепиться за материю и висеть, пока брат не зайдет в дом.
Он побежал к картонке под топливным баком. Но на полпути остановился, вспомнив о нитке, которая помогла ему прошлой ночью. На ней должен был остаться обломок крюка. Скотт кинулся искать ее.
Все получилось так, как он и предполагал, более того, изгиба обломка должно было хватить, чтобы зацепиться за брючину Марти.
Наверху, в комнатах, раздавались беспокойные и торопливые шаги, и он, представив себе, как Лу, суетясь, готовится к отъезду, до боли сжал губы.
«Чего бы это ни стоило, он должен показать ей, что еще жив».
Скотт оглядел погреб. Трудно было поверить в то, что, столько просидев здесь, он сможет наконец выбраться наружу. Погреб давно стал его Вселенной. И, выйдя из него, он, может быть, будет напуган и неуверен, как заключенный, выпущенный на волю после долгого срока заточения. Нет, это не могло быть правдой. Не очень-то уютно было ему в этой темной утробе погреба. И жизнь снаружи едва ли могла сравниться с этой тяжелой жизнью.
Скотт осторожно ощупал больное колено: опухоль почти спала, осталась лишь слабая боль. Он провел по ссадинам на лице, развязал повязку на пораненной руке, стащил ее и бросил на пол. Осторожно сглотнул: горло еще болело, но это было уже неважно.
Скотт был готов вернуться в настоящий мир.
Наверху хлопнула задняя дверь, а затем раздались шаги на крыльце. Он спрыгнул с валуна и размотал нитку. Взяв крюк в руки, прижался спиной к стенке ступеньки и замер в ожидании. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Во дворе слышен был скрип песка под ботинками, а потом раздался голос:
– Я не знаю точно, что там еще осталось.
Лицо Скотта вытянулось, взгляд застыл, ноги стали ватными.
Это был голос Лу.
Скотт вжался в стенку, когда гигантские ботинки загрохотали вниз по ступенькам.
– Лу, – прошептал он, а двое гигантов, как две черные тучи, заслонили солнце.
Они ходили по погребу, их головы проплывали над полом на высоте почти в полмили. Лицо Лу невозможно было разглядеть. Виден был только красный колокол ее юбки.
– Вот эта коробка на полке тоже наша, – раздался с небес ее голос.
– Понял, – сказал Марти и, подойдя к скале, снял с полки коробку с торчащей из нее рукой куклы.
Лу пнула ногой губку.
– Подожди, мне кажется…
Она присела, и вдруг черты ее огромного лица поплыли перед глазами Скотта, как будто он стоял, уткнувшись носом в гигантский плакат, и разглядывал его. Все лицо нельзя было охватить взглядом: огромный глаз там, невероятных размеров нос здесь, и губы бесконечным каньоном с розовыми краями.
– Да, – сказала Лу, – надо взять картонку из-под бака.
– Я еще раз спущусь за ней, – ответил Марти, поднимаясь по ступенькам с другой коробкой.