Молли в его руках, терпкий запах женщины и клевера с намеком на сладкий аромат лаванды. Он прижался к ней, целуя медленно и нежно, в то время как она направляла его внутрь. И они стали одним существом. Валентайн взял ее несколькими медленными движениями, с каждым проникая чуть глубже. Гримаса боли промелькнула на ее красивом лице, но затем исчезла и, как отлив сменяется приливом, превратилась в румянец страсти. Руки девушки то царапали, то ласкали его спину, в то время как он входил в нее все глубже.
Любовники словно забыли обо всем на свете, пока он не кончил, выплеснув себя в нее. Спазм за спазмом сотрясал его тело, рот был открыт для крика, но производил только низкий стон.
Потом Молли лежала в его объятиях, они дремали почти весь день. Валентайн не понимал, то ли он безудержно счастлив, то ли безумно устал.
— Ты как? — спросил он ее.
— Отлично, — ответила Молли, растягивая слова.
Она потянулась и провела пальцем между бедер. Пальцы были в крови.
— Надо же. Я думала, после всей этой верховой езды ничего не останется…
Валентайн поцеловал ее руку, слизнув кровь. Девушку по имени Молли, которая вошла этим утром в сарай, подобное ужаснуло бы, но женщина, отдыхающая в объятиях любимого, нашла это трогательным.
— Ха, поверил. У меня месячные, — сказала она.
Он посмотрел на нее, приподняв бровь.
— Шутка, — сказала она, сморщив нос и закатив глаза.
— Ну, если с этой работой закончили, мне, пожалуй, пора заняться седельным мешком для коня, — сказал Валентайн.
Она сжала ладошки на его шее.
— Работа! Когда я сняла рубашку, ты чуть в обморок не грохнулся!
— Да уж, кровь от головы отлила, — согласился он.
— Я знаю куда. Я думаю, буду ходить на кривых ногах какое-то время…
Они поцеловались, смеясь.
— Ну теперь серьезно, Дэвид. На самом деле тебе это все тоже на пользу. Если вы с Гонзо соберетесь и уйдете сразу после меня, это будет выглядеть очень логично. Я думаю, все будут ожидать, что вы обиделись. Можете придерживаться истории о том, что ищете место для фермы на западе отсюда. Ваши рабочие карточки законны. Даже если они обратятся в Монро, ваша история вполне выдержит проверку.
Валентайн вздохнул и перевернулся на спину в сено. Он не хотел, чтобы этот полдень кончался.
— Когда ты едешь в Монро?
— Завтра днем. Туш уезжает в Ричланд послезавтра. Утром во вторник. Так дядя Майк сказал папе вчера по телефону. Неужели этот тип такая важная птица, что для него стоит похищать бывших девственниц?
Валентайн пожал плечами:
— Узнаешь. Но если он умудряется поднять производительность труда на фермах, я думаю, он довольно важен. Их армии тоже нужно есть. Кстати говоря, я вот думаю, нашел ли Фрет хоть одного кролика? Твоя мама готовит восхитительный мясной пирог. О Господи! Твои родители… трудно будет притворяться перед ними, что все нормально…
— И мне… Но с какой радости нам чувствовать себя виноватыми? Ты мой жених, забыл?
Он усмехнулся, уткнувшись в ее волосы подбородком. Его застенчивость растворилась, а может быть, была изгнана куда более древней магией.
— Молли Валентайн, — задумчиво произнесла она. — Фу!
— Эй! — возмутился он.
— Нет, мне Молли не нравится. Валентайн — отлично. Мелисса Валентайн? Так лучше. Меня никто никогда не называл Мелиссой. Молли. Так удобнее кричать.
— Надевай штаны, Мелисса. Иначе мы здесь ночевать останемся, — сказал он, смотря на садящееся солнце.
— Ну, не так уж и плохо. Я вот думаю, патрульный, который за нами следит, получил свою долю зрелища?
Ужин прошел напряженно, но Валентайн понял, что может говорить с ее родителями, не краснея. Они думали о другом. Все, на что Валентайн был способен, это смотреть на красные, припухшие губы Молли.
Как они могут этого не замечать?
От Гонсалеса, впрочем, ничего не ускользнуло. Когда они спустились в подвал, чтобы ложиться спать, он спросил:
— Эй, Вал, чем это ты сегодня занимался?
— Дрова колол.
Гонсалес фыркнул.
— Это точно, кое-куда ты свой колун вогнал, будь здоров.
Валентайн повернулся к нему:
— Это еще что значит?
— У тебя ширинка весь вечер была расстегнута, а спина выглядит так, словно по ней пара диких кошек раз пятнадцать прогулялась. Если только ты не валялся в колючей проволоке… Я бы сказал, что кто-то постанывал тебе на ушко.
— Давай-ка спать, шутник. Я делал кое-какую работу для семьи, вот и все. Молли нужно было одну вещь починить, и я помог ей.
Гонсалес покачал головой и отвернулся, осторожно укладывая свою больную руку.
— Ну да, вам, офицерам, всегда самая лучшая работа достается.
Валентайн проснулся посреди ночи и заметил на ступеньке лучик света. В тусклом свете, сочащемся из кухни, он увидел Молли, осторожно спускающуюся в подвал.
— Дэвид? — прошептала она.
— Я здесь, — едва слышно ответил Волк.
— Нет, здесь, — ответил Гонсалес.
— Заткнись, ты! — сказал Валентайн, бросая в своего разведчика подушкой.
— Я хотела поговорить с тобой, прости, Гонзо, — сказала она.
Гонсалес со стоном опустил ноги с кровати и натянул штаны здоровой рукой.
— Я как раз вспомнил, что давно не встречал рассвет. Не очень-то шумите, пока разговаривать будете.
— Спасибо, Виктор, — серьезно сказал Валентайн.
— Ты мне должен. Увидимся за завтраком.
Молли свернулась клубочком рядом с Валентайном. Он поцеловал ее, благодаря за сюрприз.
— Ты хотела поговорить? — спросил он.
— Хотела, — ответила она, — но уже не хочу. Давай спустимся в подвал. Там темно и можно немного пошуметь. Совсем чуть-чуть.
Валентайн открыл панель на стене, и они нырнули в глубокую темноту, держась за руки.
— Эй, у тебя новое мыло, — прошептал Валентайн, нюхая ее чистую кожу.
— Да, это…
— Розы, — сказал Валентайн, гладя ее волосы. — Здорово.
Молли захлопнула дверь, и они оказались в такой кромешной тьме, что могли полагаться лишь на ощущения да еще на аромат роз.
Они поцеловались, легли рядом и растаяли в темноте, находя все новые способы радовать и восхищать друг друга. И любить. Они прощались под бесконечно моросящим, грустным дождем. Майор Фленаган и его неусыпная тень ждали в патрульной машине, пока родственники, друзья и любовники обменивались прощальными объятиями. Валентайн, Молли и вся семья старательно изображали бодрость и оживление, но похоже было, скорее, на похороны, когда в полном здравии внезапно скончался старик на восьмом десятке.
«Не знаю уж, что это на него нашло, — говорит один родственник другому. — Да, я бы сам хотел так». — «Никакой боли, страданий, болезни. Повезло», — согласится другой, и они вдвоем будут разглядывать тонкую полоску солнечного неба в суровых облаках.
Тот же самый вымученный тон звучал в голосе мистера Карлсона, когда он прощался с дочерью. Молли надела свою самую старую одежду, ту, в которой чистила коровник, чистую, но тем не менее безнадежно испачканную.
«Хочет девушку с фермы, девушку с фермы и получит», — сказала она матери, отвергнув ее предложение надеть самое красивое платье, в голубую клетку, сшитое для сельских праздников, которое так шло к ее глазам. Мама думала, что это поднимет ей настроение.
— Нет, отдай его Мэри. На память обо мне, — сказала она, выходя из комнаты до того, как мама могла спросить, что дочь имела в виду.
— Осторожнее с этой рукой, Виктор, — сказала Молли, пожимая левую руку Волка. — Моя очередь побывать в большом городе, Фрет. К счастью, Мадисон — это еще не Чикаго, слава Богу. Мэри, лошади — это не только езда и удовольствие. Ты теперь отвечаешь за конюшни, пока меня нет, так что держи их в чистоте.
Ее слова к Валентайну, если оглянуться назад, тоже намекали на то, как ей плохо в этот серый дождливый день.
— Дэвид, ты уезжаешь завтра? С наступлением темноты?